be clear
Автор: fesk.
Фэндом: Хоббит
Персонажи: Монза и канон, весьма ошарашенный
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: Смерть персонажа, Нецензурная лексика, ОЖП
Статус: в процессе написания
Описание:
Алчные желания ее брата, и тень Саурона, что пустила корни в его душу. Необходимость научиться принимать решения самостоятельно. Осознать цену собственной жизни в противовес всеобщему светлому будущему. Слишком много, по личному мнению Монзы, проблем для одного человека, особенно, если в оригинале его вообще не должно существовать в этом временном промежутке.
Глава третья
Странные существа — эти гномы. Вроде бы, открытые душой, но на деле — сами себе на уме. И к тому же упертые, что бараны. С ними можно, но чрезвычайно сложно договориться. Практически невозможно заставить примириться с иной точкой зрения. Их доверие приходит не сразу, и для того, чтобы его заслужить, требуется хорошо постараться. Зато, если вам все же посчастливилось подружиться с гномом — лучшего товарища не найти на всем белом свете.
И что самое главное, гномы не терпят предательства и никогда не прощают. Даже если вы переметнулись на их сторону, обманув врага, вас не примут. Ибо тот, кто единожды дал слабину, сломается снова.
Монзу бесцеремонно скрутили и уложили прямо наземь в очень неудобной, стоит заметить, позе. Ветка впивалась ей прямо в бок, руки затекли, а отчаянные муравьи то и дело норовили заползти в рот. Женщина усердно плевалась, однако попытки возмущаться забросила после первого же рявкнутого «Будь добра, замолкни. Мы пытаемся решить, что с тобой делать». Это было, хотя бы, невежливо. Очень невежливо, о чем она сразу же поспешила заявить двум молодцам, волоком дотащившим ее к лагерю. Не такая уж она и тяжелая, что бы не суметь пронести ее, взвалив на могучие плечи, больше двух сотен шагов.
Хоббит почти что радостно блямкнул что-то в духе «Ну я же говорил!», но его так же почти моментально заткнули и отправили стеречь пони. По всей видимости, полурослик имел в глазах Торина исключительное право находиться вне зоны его хмурой видимости, да и только. Монзе никто не представлялся, однако лежа на боку без движения, невольно начинаешь запоминать периодически повторяющиеся имена. И совершенно не важно, что почти все их них смешались в памяти: Монцкаро не могла с точностью сказать, кто из собравшихся конкретно является Ори, Нори или Дори.
Но если тринадцать грубых неотесанных мужланов с растительностью на лице попросту не обращали на Монзу внимание — это ее даже устраивало, можно было, не привлекая к себе ничье внимание, узнать много чего интересного — то высокий старец в шляпе, про себя прозванный Длинным и Подозрительным, не сводил с нее внимательного взгляда из-под кустистых бровей. «Гендальф» — разительно отличалось от однообразных гномьих имен, так что, скорее всего, это был именно он. От старика практически ощутимо веяло силой, и желудок Монзы невольно свело болезненной судорогой на одну половину от неконтролируемого трепета, а на вторую – сосущего голода. Тучный Бомбур чуть в отдалении от всех самозабвенно жевал жирную сардельку, и женщине приходилось то и дело сглатывать набегающую кислую слюну.
Гендальф. В своих рассказах Александр называл его совсем по-другому — Инка́нус, сраный шпион с Севера, если пытаться подстроить под харадримское наречие. Может, предвзятое отношение к высоченным (Монза была даже не среднего роста и, если бы стояла на своих двоих, могла наблюдать потные гномьи затылки) дедуганам, смотрящим на тебя как на шлак земных творений, было заложено у смуглингов в крови. Харадримы — самые развитые из людей, подвластных Мелькору. Монза не знала этого, однако ощущала себя очень неуютно под пристальным взглядом неестественно молодых на морщинистом лице, источающих теплое свечение глаз. И та тьма, что чернильным пятном въелась в душу Монцкаро, трепетала и с шипением жалась по углам от этого сияния. Она силилась не оскаблиться Гендальфу прямо в лицо. Лишь хмурилась, не позволяя ему думать, что ей требуется его помощь, или он превосходит ее сейчас, пыхтящий трубкой и не связанный. Свобода не измеряется скованностью действий, и Монза решительно бросала вызов окружавшим ее нелюдям. Какая смелость — связать женщину! Безоружную женщину!
На их месте она бы привязала себя к дереву вверх ногами, заткнула рот вонючей тряпкой и периодически лупила палкой по заднице, так, для профилактики. Если уж делать, то качественно, а не швырять, как мешок с грязным бельем, лицом в муравейник.
— Я слышал про их народ, — протянул старик, выпуская колечко голубоватого дыма. Конечно, что еще делать в такой ситуации? Смолить! Монзе стало еще тоскливее от воспоминания об утерянных сигаретах. Конечно, в свое время она и луковую шелуху пробовала курить, но после знакомства с вишневыми самокрутками, любой некачественный товар воспринимался организмом отвратно, в сопровождении болезненных рвотных спазмов. — Они достаточно подлые, чтобы наниматься оркам в качестве шпионов, но последние смуглингов не жалуют. Так что, маловероятно, что леди специально выслеживала нас. Не стал бы верить ее словам ни на йоту, однако буду не прочь выслушать возможную версию из ее уст.
Монза скривилась. Сколько пафоса и наигранности. Инканус создавал впечатления самодовольного и уверенного в своих силах, в своей непогрешимости человека. Подобными в Хараде были разве что Жрецы и Послушники Культа, но Монза хотя бы знала причину их важности и относилась к людям в церемониальных ярких шелковых одеяниях с легким трепетом. Она и Александр считались обращенными, хотя почитание Солнца было обязательным критерием нормальной жизни в пределах государства. Но жили они далеко не спокойно, да и Алекс где-то вычитал про истоки их веры во всемогущее Пламя.
Мелькор, выродок Тьмы, ее непосредственная часть. Мелькор — Солнце, а Гортхаур — его посланник. Александр искренне уверовал в это, и готов был пойти на любые лишения и опасности, уничтожать все на своем пути, дабы возвысить Саурона над Ардой, как исконного наместника Темного Вала.
Тьма не может быть Светом, и Монцкаро это хорошо понимала. Однако, переступив через здравый смысл, заставила свой разум и свое сердце поверить, что Гортхаур Жестокий принесет им спасение и обеспечит льготный билет в Подземные Чертоги. Александр верил в Мелькора-Солнце, а Монза верила в своего брата. И видела Солнце в нем.
Хотя порой ей все явственнее казалось, что ее окружают лишь злобные морготовы тени, связывают по рукам и ногам и свинцом заполняют легкие. Яд отравлял ее разум, и женщина билась, пытаясь найти свет.
Дома, в Дагоске, была лишь мигающая неоновая лампа под потолком.
Чьи-то сильные руки приподняли ее над землей и усадили по-человечески. Локон темной вьющейся проволоки заправили за ухо, вытерли кровь со щеки. Воды не дали, но и на том спасибо. Монза не спешила менять выражение лица на что-то менее недовольное, и мрачно посмотрела прямо на Торина, вставшего перед ней в позу «сурового начальника»: скрестив руки на груди и хмурясь. На широкой переносице залегла складка. Женщину так и тянуло скривить лицо — меньше бы выпендривался. Не существовало в жизни таких вещей, лишившись которых можно резко разучиться хотя бы кривить более менее дружелюбный оскал.
Ну или он просто ярый женоненавистник, и сам факт наличие у Монзы груди вызывает у него приступ неконтролируемого отвращения. Благо, она не знала, что гномки такие же бородатые, как и их мужи — отказаться от теории было бы гораздо сложнее.
— Кто такая и зачем следила за нами?
— Это еще кто за кем следил, — язвительно отрезала Монцкаро, не сумев вовремя прикусить себе язык, — Не я подкрадывалась к вам со спины, чтобы затем связать и без предупреждения унести черт знает куда. Если у вас, недомерков, такая политика соблазнения девушек — где-то вы явно просчитались!
Ноздри предводителя группы гневно раздулись, но более он ничем не проявил свое неудовольствие. Нахмуриться еще сильнее он не смог бы чисто физически, а вызов темной зловонной дымки в качестве ауры особой злобности в комплект с мечом не входил. Хотя оружие, отдаленно напоминающее бутафорский тесак, находилось в ножнах, само его присутствие заставляло нервно хихикать и вспоминать, какую часть тела предпочитают отсекать первой. Безымянного пальца на правой руке у Монзы и без того не доставало. И прямо сейчас она с болезненной ясностью почувствовала, как зачесался его призрачный кончик.
Однако стоило отдать Торину должное — он отлично держал себя в руках. Темный волос был щедро тронут проседью, но глядя в льдистые осколки запавших глаз, Монзу не покидало смутное подозрение, что она может здорово пролететь с возрастом, пытаясь подогнать этого странного человека в общепринятые понятия о взрослении и замедлении метаболизма. Мудрость, оттиск многих потерь и печалей застыли в зрачках Торина под самыми причудливыми углами, раня его самого и окружающих. И женщина, видя в них свое отражение, растрепанное и злое, чувствовала себя беспомощной меж черных игл и многовековых булыжников сомнений.
А еще упрямство. Почти такое же, как и у самой Монзы. Бессмысленное, беспощадное и не признающее путей к отступлению. Монцкаро решила ухватиться за эту схожую у них обоих черту.
Баран может понять мотивы такого же барана, как и он сам. Но не всегда способен распознать старого опытного лиса, что накинул на себя чужое руно.
— Ладно, ладно, — если бы руки были свободны, Монза бы примирительно подняла ладони перед собой, — но вы ведь все равно мне не поверите, что бы я тут вам не наплела, верно?
Торин молчал, а Инканус выглядел напряженным. Женщина нервно облизала нижнюю губу, собираясь с мыслями. Не до конца поведанная правда не является ложью. А за удачное обрамление истории ее никто не пожурит.
— Я из Эсгарота. Родня переехала туда очень и очень давно, но к нам, все равно, относятся с недоверием, так как не верят, что харадрим могут добровольно отречься от Культа, — на этом моменте Монза бросила на Гендальфа многозначительный взгляд. Старик был явно в курсе уклада жизни их предков, и на этом можно было сорвать куш. — Это было поистине сложно, но мы — дети пустынных ветров, достаточно выносливы к погодным условиям. Не одно поколение погибло в дороге, прежде чем мы добрались до Озерного Города.
— Почему именно Эсгарот? — Перебил высокий лысый гном, и Монза невольно поморщилась. Он сбил ее с мысли, а не запутаться в собственном вранье было жизненно необходимо. — Ведь есть еще множество других мест.
— Мы надеялись попасть в Дейл. Но к тому времени, как мы добрались до места, город уже был разрушен. Мы все же осели в тех местах, и отец мой решил промышлять торговлей. Увы, он скоро скончался, а ни я, ни мой любимый брат не обладали теми качествами, что так важны для купцов. К тому же, единой крови со мной, А… — Монцкаро на мгновение запнулась, слетая с употребляемого ею высокого слога. «Александр» звучит еще страннее, чем Монза, а значит, ей придется придумывать им новые имена. Хотя нет, только лишь брату. Свое имя менять не хотелось, и пусть эти карлики хоть треснут, но будут выговаривать его правильно! — Анвелл* тяжело болен, посему не выдерживает долгой и трудной дороги. Мы отправлялись в Шир за табаком, но по пути на нас напали тролли, сожрали всех моих товарищей, запасы и пожгли дорогие ткани, что мы везли на продажу. Насилу мне удалось спастись и укрыться близ склона горы, а уже утром я наткнулась на мальца с волосатыми ногами.
Честно признаться, Монза слабо представляла, способны ли тролли сожрать человека. Может они вообще размером с собаку, и тогда весь ее на ходу придуманный рассказ даст им дополнительный повод познакомить ее черепушку с одной из секир. Она уже заприметила тут одного такого, с обломком железа в черепе. Выглядел он, честно признаться, не очень-то и круто.
Гендальф не стал выглядеть менее недоверчиво, однако все остальные, вроде, проглотили болтовню Монзы (на всякий случай она сделала самое честное лицо и картинно взмахнула ресницами) и возбужденно зашушукались. Воспользовавшись моментом, Монцкаро пустила слезу и профессионально всхлипнула:
— Мне очень нужно домой. Мой брат умрет без меня, а жители Озерного города лишь плюнут на его могилу. Отпустите меня или убейте прямо тут. Не хочу мучиться даже для того, чтобы стать одним целым с единой кровью моей в Подземных Чертогах.
На секунду ей действительно захотелось, чтобы кто-нибудь из них вонзил ей нож прямо в сердце.
Монза искренне надеялась, что не переборщила с образом несчастной обездоленной женщины. Но все прошло достаточно гладко, и сейчас она чувствовала себя как победитель забега, пришедший первым лишь потому, что поскользнулся и проехался на куче дерьма и, более того, умудрился не упасть в него.
Минута.
Другая.
Вселенная замерла в ожидании.
— Баба идет с нами. Руки не развязывать, следить в оба глаза.
— Пожалуйста! — вскрикнула Монза, и подалась вперед. Один из притащивших ее мужчин, с рыжеватыми тяжелыми волосами и усами, затейливо заплетенными в косички, удержал ее, грубо стиснув плечо жесткими пальцами. — Что вам стоит? Мне всего лишь надо добраться до дороги, а там я постараюсь найти себе попутчиков! Мой брат, он нуждается во мне!
На деле же, это Монза нуждалась в Александре. Как в воздухе.
— Считай, что тебе очень повезло, — оборвал ее Торин, и Монцкаро показалось, что в уголках его глаз залегли дружелюбные морщинки. Или он просто слишком устал, чтобы позволить еще одной жизни пропасть зазря. — Тебе с нами по пути. Не дело женщине таскаться по лесам совсем одной в столь откровенном одеянии.
Зрачки Монзы расширились, и, невольно, бледные губы ее растянулись в теплой усмешке. Она облегченно выдохнула и засмеялась, захлебываясь, с клокотанием в горле.
Кили поморщился и, на случай всякий, положил руку на рукоять кинжала, закрепленного в перевязи на широком отделанном искусной лепкой поясе. Монза бесспорно казалась ему красивой, как может быть красива чешуя у ядовитой гадюки. Он бы скорее метнул в нее лезвие, чем позволил дотронуться до собственной ладони, приблизиться ближе, чем на несколько метров, дышать с ним одним воздухом. Именно он был инициатором того, чтобы тащить эту странную темную человеческую особь волоком. Он не мог признаться Фили, но ему вовсе не нравилось, когда дева дышала ему в шею. Теплое дыхание приятно щекотало мочку уха, но ему было жутко. Стояли ли вы когда-нибудь возле свежевырытой могилы, куда в одну кучу свалили всех ваших друзей, родных, тех, кого вы любили? Так вот Кили казалось, что он стоит возле такой ямы, занеся ногу, чтобы шагнуть следом за остальными и закопать себя с еще не остывшими трупами заживо. А легкий весенний ветерок, что при этом ласково шевелил волосы на его затылке — и есть дыхание Монцкаро. Сам по себе не плохой, но при данных обстоятельствах вызывающий лишь отвращение.
— Может, все же, развяжите мне руки? Я без оружия, к тому же земля тут холодная.
— Еще чего, — Торин дернул плечами и отвернулся от нее, направляясь к пони и полурослику, застенчиво ковыряющему лапкой пружинистую почву, — мне еще не представилось повода тебе доверять.
Монза вздохнула и слабо кивнула, выражая свою покорность и понимание ситуации.
— Как тебя зовут?
— Монза.
— А твоего отца?
— Он мертв. Я — Монза, и только.
Инканус, похоже, остался недоволен ситуацией, и Монцкаро не повременила показать ему язык, пользуясь тем, что Торин совсем не смотрит в ее сторону. Получи, старый хмырь! Слезы всегда были более действенным оружием, чем загадочный вид и шляпа, как у волшебника с детского праздника.
Монзу всегда удивлял такой стиль. Нельзя было одеться как-нибудь более презентабельно? Может тогда и авторитета у Гендальфа было бы побольше. Для начала заменить этот совершенно уродский конус и широченными полями на элегантный цилиндр. Из него можно эффектно доставать кроликов.
Как оказалось, старик может делать это и без профессиональной шляпы фокусника. Образно говоря.
Несколько дней они провели в дороге. Монза сильно мерзла и тихонько жаловалась на это всем, кто оказывался поблизости. Может поэтому ее, в конце концов, отправили шагать рядом с хоббитом. Стоило отметить, что пони ей не выделили, хотя стоило бы — дама, как ни как. А может оно было и к лучшему. Целый день езды на маленькой дурно пахнущей подобии на лошадь, поджав колени и скрючившись буквой зю, кто бы что ни говорил, однозначно было менее заманчивым, чем «пешая прогулка на свежем воздухе возле хоббита, который целый день ехал на дурно пахнущей подобии на лошадь, скрючившись как буква зю». Бильбо держался в седле как девственница на… Не будем об этом. Просто очень плохо, и смотреть на него без смеха было невозможно. Монцкаро хотела было его об этом оповестить, но низкорослик был все еще на нее обижен и демонстративно отворачивался. Вот дурная порода!
Было скучно, а пейзаж все не менялся. Так что в свободное время Монза занималась тем, что разглядывала спины своих тюремщиков и попутчиков в одном лице. Бильбо тащился позади всех со скоростью контуженной улитки, и обзор на широкие плечи был просто восхитительный.
Впрочем, тщательное изучение ландшафта не позволило ей избавиться от путаницы с именами. Так что она не могла с точностью сказать, кто спустил стрелу в вылетевшего из-за камня огромного волка, с рябой, подранной в некоторых местах шкурой, и пенистой желтой слюной, капающей с огромных острых как бритва зубов. Если учесть, что за несколько минут до этого им на встречу вылетел странного вида дед, которого Монза мысленно обозвала «еще одной разновидностью Инкануса», сдержаться было попросту невозможно.
Она уже говорила это? Ебучее Средиземье!
Монза пронзительно завизжала и, будь ее руки свободными, обязательно вцепилась бы в близстоящего мужчину. Ну и пускай любой из них ниже ее, как минимум, на пятнадцать сантиметров.
Чьи-то мозолистые до боли знакомые руки перехватили ее за талию, и дальше события стали развиваться уж слишком быстро.
________________________
* Анвелл (Anwell) – кельтское мужское имя, возлюбленный. Является своего рода отсылкой к отношениям сестры к своему брату. Однако ничего, по сути, не меняет. Это лишь субъективное навязчивое желание Монзы.
Глава четвертая
Было время, когда Монза искренне считала, что ей больше нечего бояться. Не существовало в мире такой мерзости, которую она бы не видела собственными глазами, не существовало тех криков, которые она бы не слышала. Собственно аморальных вещей, о которых Монза не думала или же не совершала, так же было очень мало. В свои двадцать восемь лет Монцкаро была беспощадна и крайне изобретательна. Жила бы в другое время — стала бы видным инквизитором. Она была спецом по пунктам «причинить боль» и «заставить несчастного дрожать лишь от осознания того, кто перед ним». Она вырывала ногти раскаленными клещами, резала глотки в темных переулках.
Однако Александр всегда был на шаг впереди: более аккуратный, более… жестокий, до дрожи в выбитых коленях.
В тридцать один она потеряла своего ребенка — мальчик двух лет, худой и болезненный. Он был ни в чем не виновен, но его маленькую шею все равно свернули, переломили как спичку, как полую птичью косточку. Монза не могла сказать, что любила его, просто в какой-то момент попыталась начать все заново, как женщина, как живой человек, способного воспринимать и суеверно бояться. До какого-то момента ей казалось, что все человеческое было ей чуждо. «Монза» — название алчной машины без сожалений, широким уверенным шагом идущей в бездну вслед за своим братом, с треском лопнуло и уступило месту бурлящей жажде жизни. Смерть не пощадила малыша, а значит ей никто поблажек не сделает и подавно. Все нормальное, действительно живое и трепетно-человеческое, застывшее в ней, погруженное в летаргический сон в ожидании своего часа, встрепенулось. Монза стала бояться, но бояться лишь себя саму и за себя саму.
Сейчас же ей было тридцать шесть, и, не чувствуя ног от усталости, она познала страх совсем иного рода. Леденящий ужас, сковывающий сознание. Женщина чувствовала себя животным, жалким зайцем, что со всех ног дает деру от лисы. Вернее от огромных чудищ, отдаленно напоминающих волков, и существ с оружием на них. С серой бугристой кожей и искаженными злобой лицами, преследователи выкрикивали что-то на грубом черном наречии и скалили желтые кривые зубы. Из уголков их ртов, напоминающих лопнувшую гнойную язву на теле пораженного оспой, сочилась зеленоватая пузырящаяся слюна.
Что уж говорить, быть одним из поджарых кролей в санях местного защитника живой природы было бы в разы приятнее, чем бежать, без конкретного направления и потенциального укрытия, в окружении потных напряженных мужчин, каждый из которых, что было естественно, был в первую очередь занят сохранением своей собственной жизни.
Лязгало железо, дыхание вырывалось из легких с надрывным хрипом. Злоба, ужас и пульсирующее в висках желание выжить, во что бы то ни стало — все это захлестывало Монцкаро со всех сторон, выбивало из колеи. Ощущение полноты жизни билось в экстазе и требовало продолжения банкета. Какой парадокс: она не способна была думать ни о чем, кроме собственного ужаса, он подгонял ее и придавал сил, и вместе с тем Монза ощущала странный восторг, ликующий вопль свободы сражаться и умирать. Он уже готов был вырваться из груди, но вместо этого удавалось лишь сдавленно стонать и сплевывать ругательства.
Руки были связаны за спиной, и это сильно мешало движениям. Запястья вопили от боли, Монза то и дело спотыкалась, так что ее скорее просто тащили за собой. И зачем? Разве не проще было бы бросить ее здесь? Какими принципами руководствуются эти мужчины, если не оставляют потенциального пленника (лишь условно попутчика) на растерзание злобных тварей? Это бы дало им фору в несколько секунд, возможность спастись. Монцкаро, сложись ситуация иначе, уже бы давно под шумок познакомила посторонний череп с секирой. Тюк — и нет никаких проблем с вечно чем-то недовольной женщиной-харадрим.
Она удирала бок обок с ними, но на чувство благодарности совсем не осталось места. Да и, пожалуй, все и так все поняли. Холмы, покрытые высокой желтой травой, — не то место, где стоит предаваться пространственным рассуждениям о запредельности цен за оказанные услуги. Монцкаро терпеть не могла быть кому-либо обязанной, поэтому, приняв помощь, обычно тактично предлагала доброй душе бокал с вином. Отравленное питье— как и головы на пиках, это не выходит из моды. Старо — возможно, но никто пока что еще не жаловался.
Высокие стебли были похожи на тончайшие нити из чистого золота, с жемчужными каплями улиток и легким посеребрением влаги (ближе к вечеру температура имела обыкновение резко падать, и найти что-либо сухое вообще было достаточно сложно, что уж там хворост или траву), и хлестали ноги и голые запястья. Волнующееся море медово-солнечных волос Йаванны — в иное время это зрелище могло бы быть завораживающе прекрасным.
Но будь оно все проклято, если Монцкаро задержится здесь хоть на мгновение. Чертовы уроды, сколько можно бегать? Это, в конце концов, не марафон за звание обладателя самых крепких сапог (и длинных ног) в Арде!
В какой-то момент Инканус озвучил ее мысль, обозвав их «глупцами» и снабдив направлением. Монза уже было обрадовалась — ну наконец-то, передых! Но не тут-то было. Видимо ее имя значилось в черном списке в валар, не иначе.
Очередной резкой поворот, чужая стрела со свистом пролетела прямо возле ее плеча, и женщина рефлекторно дернулась в сторону. Тихий вскрик, Монза завалилась на правый локоть, отозвавшийся хрустом и вспышкой боли, и весь обзор заполнил желтый цвет. Через какое-то время, пока она лежала так, не в силах сдержать скулеж и выступившие от боли слезы, прямо возле нее в траву рухнул источающий смород варг, бьющийся в предсмертной агонии. Монцкаро сдавленно застонала и, настигнутая рвотным рефлексом от отвращения и забивающего ноздри резкого запаха гнили, попыталась отползти как можно дальше, не в силах отвести взгляда от стекленеющего круглого глаза с вертикальным зрачком, золотисто-зеленого, с алыми прожилками лопнувших от напряжения сосудов.
Помнится, в детстве она всегда мечтала попасть в парк с разнообразными аттракционами, в частности в комнату страха. В основном, чтобы убедиться, что там совсем не страшно, и вообще, не благодарная это работа — развлекать молокососов. Того гляди пустят теплого в свои пестрые короткие штанишки, отмывать потом.
Монзе, пожалуй, не было так плохо уже лет пять. Вступить в чьи-то отходы жизнедеятельности — ладно, к деньгам, как известно. Рухнуть прямо в мусорный бак в ласковые объятья арбузных корочек — любимое развлечение в каждый второй тоскливый четверг летних месяцев. Сейчас же организм дал колоссальный сбой. Программы сбились, шестеренки со скрипом замерли, голова пухла и пульсировала тупой болью.
Ее вырвало. Горячий желчный поток стекал по подбородку и впитывался в ткань майки, и без того насквозь мокрой от пота. Все тело женщины судорожно содрогалось, но она не могла даже сесть — каждое движение отдавало практически нестерпимой болью в правой руке. Оставалось только тихо заплакать, но вместо этого Монзу захлестнуло лишь раздражение и злоба на саму себя, на жесткую землю, на мертвую тварь, что лежала рядом и нестерпимо воняла мокрой псиной и тухлым мясом.
— Твою мать, Александр! Я на это не подписывалась! — мрачно прохрипела она. Желудочный сок и остатки скудного завтрака, сейчас более напоминающего серую кашицу, стекали по щеке, склеивали волосы и норовили затечь в ухо.
Монза сомкнула зубы и осторожно попыталась перевернуться. Без единого стона, лишь напряженно ходили туда-сюда желваки.
Стало даже немного обидно. Столько времени тащили за собой, чтобы в самую последнюю минуту бросить. Может, это тайный заговор всех мужчин? Тенденция кидать Монзу, как только ситуация начинала накаляться, наблюдалась за всеми известными ей обладателями яиц (и даже за теми, кому в свое время их отрезали за хорошее поведение), однако это не убавило ее недовольства.
Ну хоть один! Один на миллион должен был оказаться нормальным! Увы, даже ее брат входил в список «Чао-какао, как расправишься с проблемами — позвони», с одним лишь различием — он и был основной занозой в монзиной заднице.
— Женщина?
Это тоже было плохой тенденцией. Как будто бы не существовало других обращений. Как насчет: «Эй, красотка, почему лежишь одна?» или «Негоже столь очаровательной леди пачкать одежду в пыли, давайте я помогу вам подняться»? Поэтому она лишь слабо фыркнула и прикрыла глаза.
Кто бы знал, как она от всего этого устала.
Сначала она ощутила свободу в кистях, и руки, как безвольные плети, затекшие и от того столь тяжелые, рухнули вдоль туловища. Не было ни сил, ни желания даже пальцем пошевелить. Затем ее легко, но уверенно, подхватили, и Монцкаро уткнулась носом в ледяную сталь доспеха.
— Вы уверенны, что это безопасно?
— Нет, именно поэтому мы забираем ее с собой. Посмотри на нее: явно была пленницей. Странно лишь, что осталась в живых. К тому же, как бы там ни было, в первую очередь она остается женщиной, которой требуется горячая ванна.
Монзе показалось, что на последнем голосе неизвестного проскользнула теплая нотка и даже смех. Язык был вялым и плохо слушался, так что она лишь смогла сдавленно заявить, что все собравшиеся здесь — пидорасы, и нести ее вовсе не обязательно, сама в состоянии. Последние неразборчивые слова растворились в давящей на сознание темноте, и женщина позволила себе провалиться в давящую на уши оглушительную тишину.
Она не помнила дороги и не могла слышать практически несчастных восклицаний гномов — большинство из них смутно надеялись, что ее все-таки сожрали. Контроль над ситуацией стал возвращаться к ней лишь тогда, когда чьи-то легкие мягкие руки раздели ее, и уставшее тело погрузилось горячую воду. Монзе вымыли голову и натерли смуглое тело ароматными маслами. Казалось вот, еще секунду назад она лежит на боку и задыхается от вони, а теперь уже стоит на холодном полу, поддерживаемая с обеих сторон высокими худыми и необычайно красивыми девами. Локоть щедро смазали жирной терпко пахнущей мазью и туго замотали. Монцкаро лишь успела заметить, что теперь он был похож на расквашенный фиолетовый мешок с гноем — такой же бесформенный и столь же зудящий. Она смотрела на свое отражение в зеркале, на уже немолодое тело, все еще грациозное, но не столь по-девичьи хрупкое, как было еще десять лет назад. Любовь к медовым пирожным, буквально тающим на языке, имела свои негативные последствия. Роспись хной практически стерлась с рук, и теперь кожу покрывали лишь еле заметные черные замысловатые узоры.
От одного воспоминания о сладостях Монзу несколько замутило. Во рту все еще ощущался кислый привкус.
Девицы что-то щебетали на своем певучем языке, который не был похож ни на один из известных Монзе. Однако его звучание было приятным, и ей нравилось слушать чистые голоса, звучание которых можно было бы высокопарно сравнить с прозрачной струей горного источника. Она позволила себя одеть и причесать. Прикосновение хрупких пальцев было практически невесомым, и Монцаро невольно ощутила зависть.
Ее собственные ладони были мозолистыми, а хватка жесткой и цепкой. Это здорово помогало в работе, но назвать ее ручку как минимум изящной, даже глядя правым глазом через левое плечо, особенно не приглядываясь, было тяжело.
Тяжелое парчовое платье было великовато, и его подол волочился по полу. Темно-синее, щедро украшенное мельчайшими драгоценными камушками, от чего приобретало сходство со звездным небом, закрепленное на талии широким поясом. Так же из ткани, он был расшит выгодно мерцающими в скудном освещении бусинами, сплетающимися в необычный живой узор янтарных, белых и золотых спиралей. Монза поджала губы и осторожно коснулась плетения пальцами.
Все же, она была женщиной, и любование прекрасным не было ей чуждо.
Мочка уха навязчиво чесалась. Наушник выпал где-то по дороге, может слетел во время сумасшедшей гонки за правом дышать и мыслить. Последнее связующее звено с цивилизацией оказалось навеки утраченным. От этого стало совсем тоскливо. Монцкаро решительно взглянула на свое отражение, почти с ненавистью, и оскалилась.
Монза-не-Монза как-то неуверенно приподняла верхнюю губу в ответ, будучи не столько озлобленной, сколько натянуто-недовольной.
Нет, так дело не пойдет. Годами выстраиваемый образ и весь насмарку стоило лишь одеть платье? Нет, милочка, нет и еще раз нет! Не из того теста Монзу вымесили, чтобы она, подобно воде, принимала форму сосуда. Тряпки не делают человека.
— Ну и что дальше? — намеренно резко бросила она, не сводя взгляда с собственного лица, силясь вернуть привычное выражение и надменно-презрительный изгиб бровей. — Притупили бдительность, а теперь прямиком в печь, да с поджаристой корочкой к столу?
Девушки замерли на мгновение, а затем одна из них снисходительно улыбнулась. По всей видимости, не понимают. Вот же, оказывается про блондинок все таки не врали. Девы пытались что-то объяснить ей на синдарине, но Монза лишь отмахнулась. Им бы не помешало иметь тут переводчика, этакого дерганного прыщавого мальчонку лет двадцати с вечно потным лицом. Сервис-сервис, а отношение, в итоге, просто свинское.
Эльфийки пожали плечами и, коротко вежливо поклонившись, вышли, как светлые призраки, ступая бесшумно и легко.
Монза выждала пару секунд, а затем, стремительно бросилась осматривать помещение, касаясь всего исцарапанными подушечками пальцев, отмечая вещи, которые можно будет стащить. На небольшом столике обнаружилось блюдо с остатками трапезы и прозрачный кубок с чем-то вязким, цвета бордо. Монза ткнула вилкой в неведомую фиолетовую траву, не решаясь, ее есть. Никто не гарантировал, что ее не попытаются отравить. К тому же, пищеварительная система у разных существ — разная. Те монстры на волках выглядели как заядлые любители стейка с кровью. Затем понюхала жидкость в кубке. Ягоды и спирт. Что же, алкоголь всегда решал все проблемы.
Монза сделала щедрый глоток и, поставив кубок на место, прикрыла глаза. Свинцовый горячий поток хлынул по сосудам, распространяя пожар по телу.
— Я бы на твоем месте относился к предложенной эльфами еде с опаской.
Монцкаро резко обернулась. Хрустальный сосуд, неосторожно задетый рукой, с неприятным резким звоном разбился, и по каменному полу, украшенному местами затертой мозаикой, стремительно стала расползаться бруснично-красная лужа. Вино, казалось, втягивало в себя мерцающий свет свечей и мягко светилось, окруженное суетливыми тенями, наползающими со стен.
В арке, заменяющей дверь, стоял мрачный, как и всегда, Торин. Монза уже и не чаяла вновь его встретить, и ее губы невольно тронуло слабое подобие на улыбку. Если предводитель тут — все остальные, в том числе, отшиваются поблизости. А значит у Монцкаро есть прекрасная возможность плюнуть в лицо тому светловолосому гаду, что потерял ее.
— А ты настырный. Я считала, что вы меня бросили.
— Ты сама себя бросила, — отрезал гном и развернулся, чтобы уходить. Сколько он уже тут стоял? Видел ли ее беспокойные метания? Наверняка теперь думает, что она совсем сумасшедшая. — Поешь и постарайся поспать. Завтра утром выдвигаемся.
— Думаешь, я после всего этого соглашусь идти с вами?
— Я все еще тебе не доверяю, так что ты наша пленница, если не забыла. К тому же, как ты уже говорила, твой дорогой брат протянет без тебя свои худые слабые ноги.
В голосе Торина змеей скользнула издевка.
Монза прикусила щеку. Надо же, Александр совсем вылетел из головы. Она была так занята собственными проблемами, позволила себе расслабиться и упустить цель ее присутствия в Средиземье. Монцкаро стало стыдно, и все еще бледные щеки, кажущиеся желтоватыми, пошли красными пятнами. Она прочистила горло и намеренно напустила на себя независимый гордый вид. Решил вывести ее на чистую воду, как же. Пусть подавиться своей выдуманной правдой.
— Не ем траву, — с вызовом ответила она, и вскинула подбородок.
В глазах Гномьего Короля на долю секунды появилась теплая искорка понимания. Он кивнул головой в приглашающем жесте, и тяжелыми шагами пошел прочь.
— А кто ее любит? Пошли, иначе о кабане будет напоминать лишь вздувшийся живот Бомбура.
Монза бы предпочла фастфуд жирному мясу, но, какое бы оно не было, оно было лучше зелени, напоминающей морскую капусту, уже прошедшую через чей-то желудочно-кишечный тракт. Причем не единожды.
Дернув плечами, она подобрала юбку и зашлепала босыми пятками по полу, нагоняя Торина. Оставаться в полумраке коридора совсем одной не хотелось.
Фэндом: Хоббит
Персонажи: Монза и канон, весьма ошарашенный
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: Смерть персонажа, Нецензурная лексика, ОЖП
Статус: в процессе написания
Описание:
Алчные желания ее брата, и тень Саурона, что пустила корни в его душу. Необходимость научиться принимать решения самостоятельно. Осознать цену собственной жизни в противовес всеобщему светлому будущему. Слишком много, по личному мнению Монзы, проблем для одного человека, особенно, если в оригинале его вообще не должно существовать в этом временном промежутке.
Глава третья
Гни свою линию
Странные существа — эти гномы. Вроде бы, открытые душой, но на деле — сами себе на уме. И к тому же упертые, что бараны. С ними можно, но чрезвычайно сложно договориться. Практически невозможно заставить примириться с иной точкой зрения. Их доверие приходит не сразу, и для того, чтобы его заслужить, требуется хорошо постараться. Зато, если вам все же посчастливилось подружиться с гномом — лучшего товарища не найти на всем белом свете.
И что самое главное, гномы не терпят предательства и никогда не прощают. Даже если вы переметнулись на их сторону, обманув врага, вас не примут. Ибо тот, кто единожды дал слабину, сломается снова.
Монзу бесцеремонно скрутили и уложили прямо наземь в очень неудобной, стоит заметить, позе. Ветка впивалась ей прямо в бок, руки затекли, а отчаянные муравьи то и дело норовили заползти в рот. Женщина усердно плевалась, однако попытки возмущаться забросила после первого же рявкнутого «Будь добра, замолкни. Мы пытаемся решить, что с тобой делать». Это было, хотя бы, невежливо. Очень невежливо, о чем она сразу же поспешила заявить двум молодцам, волоком дотащившим ее к лагерю. Не такая уж она и тяжелая, что бы не суметь пронести ее, взвалив на могучие плечи, больше двух сотен шагов.
Хоббит почти что радостно блямкнул что-то в духе «Ну я же говорил!», но его так же почти моментально заткнули и отправили стеречь пони. По всей видимости, полурослик имел в глазах Торина исключительное право находиться вне зоны его хмурой видимости, да и только. Монзе никто не представлялся, однако лежа на боку без движения, невольно начинаешь запоминать периодически повторяющиеся имена. И совершенно не важно, что почти все их них смешались в памяти: Монцкаро не могла с точностью сказать, кто из собравшихся конкретно является Ори, Нори или Дори.
Но если тринадцать грубых неотесанных мужланов с растительностью на лице попросту не обращали на Монзу внимание — это ее даже устраивало, можно было, не привлекая к себе ничье внимание, узнать много чего интересного — то высокий старец в шляпе, про себя прозванный Длинным и Подозрительным, не сводил с нее внимательного взгляда из-под кустистых бровей. «Гендальф» — разительно отличалось от однообразных гномьих имен, так что, скорее всего, это был именно он. От старика практически ощутимо веяло силой, и желудок Монзы невольно свело болезненной судорогой на одну половину от неконтролируемого трепета, а на вторую – сосущего голода. Тучный Бомбур чуть в отдалении от всех самозабвенно жевал жирную сардельку, и женщине приходилось то и дело сглатывать набегающую кислую слюну.
Гендальф. В своих рассказах Александр называл его совсем по-другому — Инка́нус, сраный шпион с Севера, если пытаться подстроить под харадримское наречие. Может, предвзятое отношение к высоченным (Монза была даже не среднего роста и, если бы стояла на своих двоих, могла наблюдать потные гномьи затылки) дедуганам, смотрящим на тебя как на шлак земных творений, было заложено у смуглингов в крови. Харадримы — самые развитые из людей, подвластных Мелькору. Монза не знала этого, однако ощущала себя очень неуютно под пристальным взглядом неестественно молодых на морщинистом лице, источающих теплое свечение глаз. И та тьма, что чернильным пятном въелась в душу Монцкаро, трепетала и с шипением жалась по углам от этого сияния. Она силилась не оскаблиться Гендальфу прямо в лицо. Лишь хмурилась, не позволяя ему думать, что ей требуется его помощь, или он превосходит ее сейчас, пыхтящий трубкой и не связанный. Свобода не измеряется скованностью действий, и Монза решительно бросала вызов окружавшим ее нелюдям. Какая смелость — связать женщину! Безоружную женщину!
На их месте она бы привязала себя к дереву вверх ногами, заткнула рот вонючей тряпкой и периодически лупила палкой по заднице, так, для профилактики. Если уж делать, то качественно, а не швырять, как мешок с грязным бельем, лицом в муравейник.
— Я слышал про их народ, — протянул старик, выпуская колечко голубоватого дыма. Конечно, что еще делать в такой ситуации? Смолить! Монзе стало еще тоскливее от воспоминания об утерянных сигаретах. Конечно, в свое время она и луковую шелуху пробовала курить, но после знакомства с вишневыми самокрутками, любой некачественный товар воспринимался организмом отвратно, в сопровождении болезненных рвотных спазмов. — Они достаточно подлые, чтобы наниматься оркам в качестве шпионов, но последние смуглингов не жалуют. Так что, маловероятно, что леди специально выслеживала нас. Не стал бы верить ее словам ни на йоту, однако буду не прочь выслушать возможную версию из ее уст.
Монза скривилась. Сколько пафоса и наигранности. Инканус создавал впечатления самодовольного и уверенного в своих силах, в своей непогрешимости человека. Подобными в Хараде были разве что Жрецы и Послушники Культа, но Монза хотя бы знала причину их важности и относилась к людям в церемониальных ярких шелковых одеяниях с легким трепетом. Она и Александр считались обращенными, хотя почитание Солнца было обязательным критерием нормальной жизни в пределах государства. Но жили они далеко не спокойно, да и Алекс где-то вычитал про истоки их веры во всемогущее Пламя.
Мелькор, выродок Тьмы, ее непосредственная часть. Мелькор — Солнце, а Гортхаур — его посланник. Александр искренне уверовал в это, и готов был пойти на любые лишения и опасности, уничтожать все на своем пути, дабы возвысить Саурона над Ардой, как исконного наместника Темного Вала.
Тьма не может быть Светом, и Монцкаро это хорошо понимала. Однако, переступив через здравый смысл, заставила свой разум и свое сердце поверить, что Гортхаур Жестокий принесет им спасение и обеспечит льготный билет в Подземные Чертоги. Александр верил в Мелькора-Солнце, а Монза верила в своего брата. И видела Солнце в нем.
Хотя порой ей все явственнее казалось, что ее окружают лишь злобные морготовы тени, связывают по рукам и ногам и свинцом заполняют легкие. Яд отравлял ее разум, и женщина билась, пытаясь найти свет.
Дома, в Дагоске, была лишь мигающая неоновая лампа под потолком.
Чьи-то сильные руки приподняли ее над землей и усадили по-человечески. Локон темной вьющейся проволоки заправили за ухо, вытерли кровь со щеки. Воды не дали, но и на том спасибо. Монза не спешила менять выражение лица на что-то менее недовольное, и мрачно посмотрела прямо на Торина, вставшего перед ней в позу «сурового начальника»: скрестив руки на груди и хмурясь. На широкой переносице залегла складка. Женщину так и тянуло скривить лицо — меньше бы выпендривался. Не существовало в жизни таких вещей, лишившись которых можно резко разучиться хотя бы кривить более менее дружелюбный оскал.
Ну или он просто ярый женоненавистник, и сам факт наличие у Монзы груди вызывает у него приступ неконтролируемого отвращения. Благо, она не знала, что гномки такие же бородатые, как и их мужи — отказаться от теории было бы гораздо сложнее.
— Кто такая и зачем следила за нами?
— Это еще кто за кем следил, — язвительно отрезала Монцкаро, не сумев вовремя прикусить себе язык, — Не я подкрадывалась к вам со спины, чтобы затем связать и без предупреждения унести черт знает куда. Если у вас, недомерков, такая политика соблазнения девушек — где-то вы явно просчитались!
Ноздри предводителя группы гневно раздулись, но более он ничем не проявил свое неудовольствие. Нахмуриться еще сильнее он не смог бы чисто физически, а вызов темной зловонной дымки в качестве ауры особой злобности в комплект с мечом не входил. Хотя оружие, отдаленно напоминающее бутафорский тесак, находилось в ножнах, само его присутствие заставляло нервно хихикать и вспоминать, какую часть тела предпочитают отсекать первой. Безымянного пальца на правой руке у Монзы и без того не доставало. И прямо сейчас она с болезненной ясностью почувствовала, как зачесался его призрачный кончик.
Однако стоило отдать Торину должное — он отлично держал себя в руках. Темный волос был щедро тронут проседью, но глядя в льдистые осколки запавших глаз, Монзу не покидало смутное подозрение, что она может здорово пролететь с возрастом, пытаясь подогнать этого странного человека в общепринятые понятия о взрослении и замедлении метаболизма. Мудрость, оттиск многих потерь и печалей застыли в зрачках Торина под самыми причудливыми углами, раня его самого и окружающих. И женщина, видя в них свое отражение, растрепанное и злое, чувствовала себя беспомощной меж черных игл и многовековых булыжников сомнений.
А еще упрямство. Почти такое же, как и у самой Монзы. Бессмысленное, беспощадное и не признающее путей к отступлению. Монцкаро решила ухватиться за эту схожую у них обоих черту.
Баран может понять мотивы такого же барана, как и он сам. Но не всегда способен распознать старого опытного лиса, что накинул на себя чужое руно.
— Ладно, ладно, — если бы руки были свободны, Монза бы примирительно подняла ладони перед собой, — но вы ведь все равно мне не поверите, что бы я тут вам не наплела, верно?
Торин молчал, а Инканус выглядел напряженным. Женщина нервно облизала нижнюю губу, собираясь с мыслями. Не до конца поведанная правда не является ложью. А за удачное обрамление истории ее никто не пожурит.
— Я из Эсгарота. Родня переехала туда очень и очень давно, но к нам, все равно, относятся с недоверием, так как не верят, что харадрим могут добровольно отречься от Культа, — на этом моменте Монза бросила на Гендальфа многозначительный взгляд. Старик был явно в курсе уклада жизни их предков, и на этом можно было сорвать куш. — Это было поистине сложно, но мы — дети пустынных ветров, достаточно выносливы к погодным условиям. Не одно поколение погибло в дороге, прежде чем мы добрались до Озерного Города.
— Почему именно Эсгарот? — Перебил высокий лысый гном, и Монза невольно поморщилась. Он сбил ее с мысли, а не запутаться в собственном вранье было жизненно необходимо. — Ведь есть еще множество других мест.
— Мы надеялись попасть в Дейл. Но к тому времени, как мы добрались до места, город уже был разрушен. Мы все же осели в тех местах, и отец мой решил промышлять торговлей. Увы, он скоро скончался, а ни я, ни мой любимый брат не обладали теми качествами, что так важны для купцов. К тому же, единой крови со мной, А… — Монцкаро на мгновение запнулась, слетая с употребляемого ею высокого слога. «Александр» звучит еще страннее, чем Монза, а значит, ей придется придумывать им новые имена. Хотя нет, только лишь брату. Свое имя менять не хотелось, и пусть эти карлики хоть треснут, но будут выговаривать его правильно! — Анвелл* тяжело болен, посему не выдерживает долгой и трудной дороги. Мы отправлялись в Шир за табаком, но по пути на нас напали тролли, сожрали всех моих товарищей, запасы и пожгли дорогие ткани, что мы везли на продажу. Насилу мне удалось спастись и укрыться близ склона горы, а уже утром я наткнулась на мальца с волосатыми ногами.
Честно признаться, Монза слабо представляла, способны ли тролли сожрать человека. Может они вообще размером с собаку, и тогда весь ее на ходу придуманный рассказ даст им дополнительный повод познакомить ее черепушку с одной из секир. Она уже заприметила тут одного такого, с обломком железа в черепе. Выглядел он, честно признаться, не очень-то и круто.
Гендальф не стал выглядеть менее недоверчиво, однако все остальные, вроде, проглотили болтовню Монзы (на всякий случай она сделала самое честное лицо и картинно взмахнула ресницами) и возбужденно зашушукались. Воспользовавшись моментом, Монцкаро пустила слезу и профессионально всхлипнула:
— Мне очень нужно домой. Мой брат умрет без меня, а жители Озерного города лишь плюнут на его могилу. Отпустите меня или убейте прямо тут. Не хочу мучиться даже для того, чтобы стать одним целым с единой кровью моей в Подземных Чертогах.
На секунду ей действительно захотелось, чтобы кто-нибудь из них вонзил ей нож прямо в сердце.
Монза искренне надеялась, что не переборщила с образом несчастной обездоленной женщины. Но все прошло достаточно гладко, и сейчас она чувствовала себя как победитель забега, пришедший первым лишь потому, что поскользнулся и проехался на куче дерьма и, более того, умудрился не упасть в него.
Минута.
Другая.
Вселенная замерла в ожидании.
— Баба идет с нами. Руки не развязывать, следить в оба глаза.
— Пожалуйста! — вскрикнула Монза, и подалась вперед. Один из притащивших ее мужчин, с рыжеватыми тяжелыми волосами и усами, затейливо заплетенными в косички, удержал ее, грубо стиснув плечо жесткими пальцами. — Что вам стоит? Мне всего лишь надо добраться до дороги, а там я постараюсь найти себе попутчиков! Мой брат, он нуждается во мне!
На деле же, это Монза нуждалась в Александре. Как в воздухе.
— Считай, что тебе очень повезло, — оборвал ее Торин, и Монцкаро показалось, что в уголках его глаз залегли дружелюбные морщинки. Или он просто слишком устал, чтобы позволить еще одной жизни пропасть зазря. — Тебе с нами по пути. Не дело женщине таскаться по лесам совсем одной в столь откровенном одеянии.
Зрачки Монзы расширились, и, невольно, бледные губы ее растянулись в теплой усмешке. Она облегченно выдохнула и засмеялась, захлебываясь, с клокотанием в горле.
Кили поморщился и, на случай всякий, положил руку на рукоять кинжала, закрепленного в перевязи на широком отделанном искусной лепкой поясе. Монза бесспорно казалась ему красивой, как может быть красива чешуя у ядовитой гадюки. Он бы скорее метнул в нее лезвие, чем позволил дотронуться до собственной ладони, приблизиться ближе, чем на несколько метров, дышать с ним одним воздухом. Именно он был инициатором того, чтобы тащить эту странную темную человеческую особь волоком. Он не мог признаться Фили, но ему вовсе не нравилось, когда дева дышала ему в шею. Теплое дыхание приятно щекотало мочку уха, но ему было жутко. Стояли ли вы когда-нибудь возле свежевырытой могилы, куда в одну кучу свалили всех ваших друзей, родных, тех, кого вы любили? Так вот Кили казалось, что он стоит возле такой ямы, занеся ногу, чтобы шагнуть следом за остальными и закопать себя с еще не остывшими трупами заживо. А легкий весенний ветерок, что при этом ласково шевелил волосы на его затылке — и есть дыхание Монцкаро. Сам по себе не плохой, но при данных обстоятельствах вызывающий лишь отвращение.
— Может, все же, развяжите мне руки? Я без оружия, к тому же земля тут холодная.
— Еще чего, — Торин дернул плечами и отвернулся от нее, направляясь к пони и полурослику, застенчиво ковыряющему лапкой пружинистую почву, — мне еще не представилось повода тебе доверять.
Монза вздохнула и слабо кивнула, выражая свою покорность и понимание ситуации.
— Как тебя зовут?
— Монза.
— А твоего отца?
— Он мертв. Я — Монза, и только.
Инканус, похоже, остался недоволен ситуацией, и Монцкаро не повременила показать ему язык, пользуясь тем, что Торин совсем не смотрит в ее сторону. Получи, старый хмырь! Слезы всегда были более действенным оружием, чем загадочный вид и шляпа, как у волшебника с детского праздника.
Монзу всегда удивлял такой стиль. Нельзя было одеться как-нибудь более презентабельно? Может тогда и авторитета у Гендальфа было бы побольше. Для начала заменить этот совершенно уродский конус и широченными полями на элегантный цилиндр. Из него можно эффектно доставать кроликов.
Как оказалось, старик может делать это и без профессиональной шляпы фокусника. Образно говоря.
Несколько дней они провели в дороге. Монза сильно мерзла и тихонько жаловалась на это всем, кто оказывался поблизости. Может поэтому ее, в конце концов, отправили шагать рядом с хоббитом. Стоило отметить, что пони ей не выделили, хотя стоило бы — дама, как ни как. А может оно было и к лучшему. Целый день езды на маленькой дурно пахнущей подобии на лошадь, поджав колени и скрючившись буквой зю, кто бы что ни говорил, однозначно было менее заманчивым, чем «пешая прогулка на свежем воздухе возле хоббита, который целый день ехал на дурно пахнущей подобии на лошадь, скрючившись как буква зю». Бильбо держался в седле как девственница на… Не будем об этом. Просто очень плохо, и смотреть на него без смеха было невозможно. Монцкаро хотела было его об этом оповестить, но низкорослик был все еще на нее обижен и демонстративно отворачивался. Вот дурная порода!
Было скучно, а пейзаж все не менялся. Так что в свободное время Монза занималась тем, что разглядывала спины своих тюремщиков и попутчиков в одном лице. Бильбо тащился позади всех со скоростью контуженной улитки, и обзор на широкие плечи был просто восхитительный.
Впрочем, тщательное изучение ландшафта не позволило ей избавиться от путаницы с именами. Так что она не могла с точностью сказать, кто спустил стрелу в вылетевшего из-за камня огромного волка, с рябой, подранной в некоторых местах шкурой, и пенистой желтой слюной, капающей с огромных острых как бритва зубов. Если учесть, что за несколько минут до этого им на встречу вылетел странного вида дед, которого Монза мысленно обозвала «еще одной разновидностью Инкануса», сдержаться было попросту невозможно.
Она уже говорила это? Ебучее Средиземье!
Монза пронзительно завизжала и, будь ее руки свободными, обязательно вцепилась бы в близстоящего мужчину. Ну и пускай любой из них ниже ее, как минимум, на пятнадцать сантиметров.
Чьи-то мозолистые до боли знакомые руки перехватили ее за талию, и дальше события стали развиваться уж слишком быстро.
________________________
* Анвелл (Anwell) – кельтское мужское имя, возлюбленный. Является своего рода отсылкой к отношениям сестры к своему брату. Однако ничего, по сути, не меняет. Это лишь субъективное навязчивое желание Монзы.
Глава четвертая
У страха и золота один цвет
Было время, когда Монза искренне считала, что ей больше нечего бояться. Не существовало в мире такой мерзости, которую она бы не видела собственными глазами, не существовало тех криков, которые она бы не слышала. Собственно аморальных вещей, о которых Монза не думала или же не совершала, так же было очень мало. В свои двадцать восемь лет Монцкаро была беспощадна и крайне изобретательна. Жила бы в другое время — стала бы видным инквизитором. Она была спецом по пунктам «причинить боль» и «заставить несчастного дрожать лишь от осознания того, кто перед ним». Она вырывала ногти раскаленными клещами, резала глотки в темных переулках.
Однако Александр всегда был на шаг впереди: более аккуратный, более… жестокий, до дрожи в выбитых коленях.
В тридцать один она потеряла своего ребенка — мальчик двух лет, худой и болезненный. Он был ни в чем не виновен, но его маленькую шею все равно свернули, переломили как спичку, как полую птичью косточку. Монза не могла сказать, что любила его, просто в какой-то момент попыталась начать все заново, как женщина, как живой человек, способного воспринимать и суеверно бояться. До какого-то момента ей казалось, что все человеческое было ей чуждо. «Монза» — название алчной машины без сожалений, широким уверенным шагом идущей в бездну вслед за своим братом, с треском лопнуло и уступило месту бурлящей жажде жизни. Смерть не пощадила малыша, а значит ей никто поблажек не сделает и подавно. Все нормальное, действительно живое и трепетно-человеческое, застывшее в ней, погруженное в летаргический сон в ожидании своего часа, встрепенулось. Монза стала бояться, но бояться лишь себя саму и за себя саму.
Сейчас же ей было тридцать шесть, и, не чувствуя ног от усталости, она познала страх совсем иного рода. Леденящий ужас, сковывающий сознание. Женщина чувствовала себя животным, жалким зайцем, что со всех ног дает деру от лисы. Вернее от огромных чудищ, отдаленно напоминающих волков, и существ с оружием на них. С серой бугристой кожей и искаженными злобой лицами, преследователи выкрикивали что-то на грубом черном наречии и скалили желтые кривые зубы. Из уголков их ртов, напоминающих лопнувшую гнойную язву на теле пораженного оспой, сочилась зеленоватая пузырящаяся слюна.
Что уж говорить, быть одним из поджарых кролей в санях местного защитника живой природы было бы в разы приятнее, чем бежать, без конкретного направления и потенциального укрытия, в окружении потных напряженных мужчин, каждый из которых, что было естественно, был в первую очередь занят сохранением своей собственной жизни.
Лязгало железо, дыхание вырывалось из легких с надрывным хрипом. Злоба, ужас и пульсирующее в висках желание выжить, во что бы то ни стало — все это захлестывало Монцкаро со всех сторон, выбивало из колеи. Ощущение полноты жизни билось в экстазе и требовало продолжения банкета. Какой парадокс: она не способна была думать ни о чем, кроме собственного ужаса, он подгонял ее и придавал сил, и вместе с тем Монза ощущала странный восторг, ликующий вопль свободы сражаться и умирать. Он уже готов был вырваться из груди, но вместо этого удавалось лишь сдавленно стонать и сплевывать ругательства.
Руки были связаны за спиной, и это сильно мешало движениям. Запястья вопили от боли, Монза то и дело спотыкалась, так что ее скорее просто тащили за собой. И зачем? Разве не проще было бы бросить ее здесь? Какими принципами руководствуются эти мужчины, если не оставляют потенциального пленника (лишь условно попутчика) на растерзание злобных тварей? Это бы дало им фору в несколько секунд, возможность спастись. Монцкаро, сложись ситуация иначе, уже бы давно под шумок познакомила посторонний череп с секирой. Тюк — и нет никаких проблем с вечно чем-то недовольной женщиной-харадрим.
Она удирала бок обок с ними, но на чувство благодарности совсем не осталось места. Да и, пожалуй, все и так все поняли. Холмы, покрытые высокой желтой травой, — не то место, где стоит предаваться пространственным рассуждениям о запредельности цен за оказанные услуги. Монцкаро терпеть не могла быть кому-либо обязанной, поэтому, приняв помощь, обычно тактично предлагала доброй душе бокал с вином. Отравленное питье— как и головы на пиках, это не выходит из моды. Старо — возможно, но никто пока что еще не жаловался.
Высокие стебли были похожи на тончайшие нити из чистого золота, с жемчужными каплями улиток и легким посеребрением влаги (ближе к вечеру температура имела обыкновение резко падать, и найти что-либо сухое вообще было достаточно сложно, что уж там хворост или траву), и хлестали ноги и голые запястья. Волнующееся море медово-солнечных волос Йаванны — в иное время это зрелище могло бы быть завораживающе прекрасным.
Но будь оно все проклято, если Монцкаро задержится здесь хоть на мгновение. Чертовы уроды, сколько можно бегать? Это, в конце концов, не марафон за звание обладателя самых крепких сапог (и длинных ног) в Арде!
В какой-то момент Инканус озвучил ее мысль, обозвав их «глупцами» и снабдив направлением. Монза уже было обрадовалась — ну наконец-то, передых! Но не тут-то было. Видимо ее имя значилось в черном списке в валар, не иначе.
Очередной резкой поворот, чужая стрела со свистом пролетела прямо возле ее плеча, и женщина рефлекторно дернулась в сторону. Тихий вскрик, Монза завалилась на правый локоть, отозвавшийся хрустом и вспышкой боли, и весь обзор заполнил желтый цвет. Через какое-то время, пока она лежала так, не в силах сдержать скулеж и выступившие от боли слезы, прямо возле нее в траву рухнул источающий смород варг, бьющийся в предсмертной агонии. Монцкаро сдавленно застонала и, настигнутая рвотным рефлексом от отвращения и забивающего ноздри резкого запаха гнили, попыталась отползти как можно дальше, не в силах отвести взгляда от стекленеющего круглого глаза с вертикальным зрачком, золотисто-зеленого, с алыми прожилками лопнувших от напряжения сосудов.
Помнится, в детстве она всегда мечтала попасть в парк с разнообразными аттракционами, в частности в комнату страха. В основном, чтобы убедиться, что там совсем не страшно, и вообще, не благодарная это работа — развлекать молокососов. Того гляди пустят теплого в свои пестрые короткие штанишки, отмывать потом.
Монзе, пожалуй, не было так плохо уже лет пять. Вступить в чьи-то отходы жизнедеятельности — ладно, к деньгам, как известно. Рухнуть прямо в мусорный бак в ласковые объятья арбузных корочек — любимое развлечение в каждый второй тоскливый четверг летних месяцев. Сейчас же организм дал колоссальный сбой. Программы сбились, шестеренки со скрипом замерли, голова пухла и пульсировала тупой болью.
Ее вырвало. Горячий желчный поток стекал по подбородку и впитывался в ткань майки, и без того насквозь мокрой от пота. Все тело женщины судорожно содрогалось, но она не могла даже сесть — каждое движение отдавало практически нестерпимой болью в правой руке. Оставалось только тихо заплакать, но вместо этого Монзу захлестнуло лишь раздражение и злоба на саму себя, на жесткую землю, на мертвую тварь, что лежала рядом и нестерпимо воняла мокрой псиной и тухлым мясом.
— Твою мать, Александр! Я на это не подписывалась! — мрачно прохрипела она. Желудочный сок и остатки скудного завтрака, сейчас более напоминающего серую кашицу, стекали по щеке, склеивали волосы и норовили затечь в ухо.
Монза сомкнула зубы и осторожно попыталась перевернуться. Без единого стона, лишь напряженно ходили туда-сюда желваки.
Стало даже немного обидно. Столько времени тащили за собой, чтобы в самую последнюю минуту бросить. Может, это тайный заговор всех мужчин? Тенденция кидать Монзу, как только ситуация начинала накаляться, наблюдалась за всеми известными ей обладателями яиц (и даже за теми, кому в свое время их отрезали за хорошее поведение), однако это не убавило ее недовольства.
Ну хоть один! Один на миллион должен был оказаться нормальным! Увы, даже ее брат входил в список «Чао-какао, как расправишься с проблемами — позвони», с одним лишь различием — он и был основной занозой в монзиной заднице.
— Женщина?
Это тоже было плохой тенденцией. Как будто бы не существовало других обращений. Как насчет: «Эй, красотка, почему лежишь одна?» или «Негоже столь очаровательной леди пачкать одежду в пыли, давайте я помогу вам подняться»? Поэтому она лишь слабо фыркнула и прикрыла глаза.
Кто бы знал, как она от всего этого устала.
Сначала она ощутила свободу в кистях, и руки, как безвольные плети, затекшие и от того столь тяжелые, рухнули вдоль туловища. Не было ни сил, ни желания даже пальцем пошевелить. Затем ее легко, но уверенно, подхватили, и Монцкаро уткнулась носом в ледяную сталь доспеха.
— Вы уверенны, что это безопасно?
— Нет, именно поэтому мы забираем ее с собой. Посмотри на нее: явно была пленницей. Странно лишь, что осталась в живых. К тому же, как бы там ни было, в первую очередь она остается женщиной, которой требуется горячая ванна.
Монзе показалось, что на последнем голосе неизвестного проскользнула теплая нотка и даже смех. Язык был вялым и плохо слушался, так что она лишь смогла сдавленно заявить, что все собравшиеся здесь — пидорасы, и нести ее вовсе не обязательно, сама в состоянии. Последние неразборчивые слова растворились в давящей на сознание темноте, и женщина позволила себе провалиться в давящую на уши оглушительную тишину.
Она не помнила дороги и не могла слышать практически несчастных восклицаний гномов — большинство из них смутно надеялись, что ее все-таки сожрали. Контроль над ситуацией стал возвращаться к ней лишь тогда, когда чьи-то легкие мягкие руки раздели ее, и уставшее тело погрузилось горячую воду. Монзе вымыли голову и натерли смуглое тело ароматными маслами. Казалось вот, еще секунду назад она лежит на боку и задыхается от вони, а теперь уже стоит на холодном полу, поддерживаемая с обеих сторон высокими худыми и необычайно красивыми девами. Локоть щедро смазали жирной терпко пахнущей мазью и туго замотали. Монцкаро лишь успела заметить, что теперь он был похож на расквашенный фиолетовый мешок с гноем — такой же бесформенный и столь же зудящий. Она смотрела на свое отражение в зеркале, на уже немолодое тело, все еще грациозное, но не столь по-девичьи хрупкое, как было еще десять лет назад. Любовь к медовым пирожным, буквально тающим на языке, имела свои негативные последствия. Роспись хной практически стерлась с рук, и теперь кожу покрывали лишь еле заметные черные замысловатые узоры.
От одного воспоминания о сладостях Монзу несколько замутило. Во рту все еще ощущался кислый привкус.
Девицы что-то щебетали на своем певучем языке, который не был похож ни на один из известных Монзе. Однако его звучание было приятным, и ей нравилось слушать чистые голоса, звучание которых можно было бы высокопарно сравнить с прозрачной струей горного источника. Она позволила себя одеть и причесать. Прикосновение хрупких пальцев было практически невесомым, и Монцаро невольно ощутила зависть.
Ее собственные ладони были мозолистыми, а хватка жесткой и цепкой. Это здорово помогало в работе, но назвать ее ручку как минимум изящной, даже глядя правым глазом через левое плечо, особенно не приглядываясь, было тяжело.
Тяжелое парчовое платье было великовато, и его подол волочился по полу. Темно-синее, щедро украшенное мельчайшими драгоценными камушками, от чего приобретало сходство со звездным небом, закрепленное на талии широким поясом. Так же из ткани, он был расшит выгодно мерцающими в скудном освещении бусинами, сплетающимися в необычный живой узор янтарных, белых и золотых спиралей. Монза поджала губы и осторожно коснулась плетения пальцами.
Все же, она была женщиной, и любование прекрасным не было ей чуждо.
Мочка уха навязчиво чесалась. Наушник выпал где-то по дороге, может слетел во время сумасшедшей гонки за правом дышать и мыслить. Последнее связующее звено с цивилизацией оказалось навеки утраченным. От этого стало совсем тоскливо. Монцкаро решительно взглянула на свое отражение, почти с ненавистью, и оскалилась.
Монза-не-Монза как-то неуверенно приподняла верхнюю губу в ответ, будучи не столько озлобленной, сколько натянуто-недовольной.
Нет, так дело не пойдет. Годами выстраиваемый образ и весь насмарку стоило лишь одеть платье? Нет, милочка, нет и еще раз нет! Не из того теста Монзу вымесили, чтобы она, подобно воде, принимала форму сосуда. Тряпки не делают человека.
— Ну и что дальше? — намеренно резко бросила она, не сводя взгляда с собственного лица, силясь вернуть привычное выражение и надменно-презрительный изгиб бровей. — Притупили бдительность, а теперь прямиком в печь, да с поджаристой корочкой к столу?
Девушки замерли на мгновение, а затем одна из них снисходительно улыбнулась. По всей видимости, не понимают. Вот же, оказывается про блондинок все таки не врали. Девы пытались что-то объяснить ей на синдарине, но Монза лишь отмахнулась. Им бы не помешало иметь тут переводчика, этакого дерганного прыщавого мальчонку лет двадцати с вечно потным лицом. Сервис-сервис, а отношение, в итоге, просто свинское.
Эльфийки пожали плечами и, коротко вежливо поклонившись, вышли, как светлые призраки, ступая бесшумно и легко.
Монза выждала пару секунд, а затем, стремительно бросилась осматривать помещение, касаясь всего исцарапанными подушечками пальцев, отмечая вещи, которые можно будет стащить. На небольшом столике обнаружилось блюдо с остатками трапезы и прозрачный кубок с чем-то вязким, цвета бордо. Монза ткнула вилкой в неведомую фиолетовую траву, не решаясь, ее есть. Никто не гарантировал, что ее не попытаются отравить. К тому же, пищеварительная система у разных существ — разная. Те монстры на волках выглядели как заядлые любители стейка с кровью. Затем понюхала жидкость в кубке. Ягоды и спирт. Что же, алкоголь всегда решал все проблемы.
Монза сделала щедрый глоток и, поставив кубок на место, прикрыла глаза. Свинцовый горячий поток хлынул по сосудам, распространяя пожар по телу.
— Я бы на твоем месте относился к предложенной эльфами еде с опаской.
Монцкаро резко обернулась. Хрустальный сосуд, неосторожно задетый рукой, с неприятным резким звоном разбился, и по каменному полу, украшенному местами затертой мозаикой, стремительно стала расползаться бруснично-красная лужа. Вино, казалось, втягивало в себя мерцающий свет свечей и мягко светилось, окруженное суетливыми тенями, наползающими со стен.
В арке, заменяющей дверь, стоял мрачный, как и всегда, Торин. Монза уже и не чаяла вновь его встретить, и ее губы невольно тронуло слабое подобие на улыбку. Если предводитель тут — все остальные, в том числе, отшиваются поблизости. А значит у Монцкаро есть прекрасная возможность плюнуть в лицо тому светловолосому гаду, что потерял ее.
— А ты настырный. Я считала, что вы меня бросили.
— Ты сама себя бросила, — отрезал гном и развернулся, чтобы уходить. Сколько он уже тут стоял? Видел ли ее беспокойные метания? Наверняка теперь думает, что она совсем сумасшедшая. — Поешь и постарайся поспать. Завтра утром выдвигаемся.
— Думаешь, я после всего этого соглашусь идти с вами?
— Я все еще тебе не доверяю, так что ты наша пленница, если не забыла. К тому же, как ты уже говорила, твой дорогой брат протянет без тебя свои худые слабые ноги.
В голосе Торина змеей скользнула издевка.
Монза прикусила щеку. Надо же, Александр совсем вылетел из головы. Она была так занята собственными проблемами, позволила себе расслабиться и упустить цель ее присутствия в Средиземье. Монцкаро стало стыдно, и все еще бледные щеки, кажущиеся желтоватыми, пошли красными пятнами. Она прочистила горло и намеренно напустила на себя независимый гордый вид. Решил вывести ее на чистую воду, как же. Пусть подавиться своей выдуманной правдой.
— Не ем траву, — с вызовом ответила она, и вскинула подбородок.
В глазах Гномьего Короля на долю секунды появилась теплая искорка понимания. Он кивнул головой в приглашающем жесте, и тяжелыми шагами пошел прочь.
— А кто ее любит? Пошли, иначе о кабане будет напоминать лишь вздувшийся живот Бомбура.
Монза бы предпочла фастфуд жирному мясу, но, какое бы оно не было, оно было лучше зелени, напоминающей морскую капусту, уже прошедшую через чей-то желудочно-кишечный тракт. Причем не единожды.
Дернув плечами, она подобрала юбку и зашлепала босыми пятками по полу, нагоняя Торина. Оставаться в полумраке коридора совсем одной не хотелось.
@темы: Хоббит, графоманство, Осторожно (!) Попаданцы