Да, пожалуй это страшно.

Жизнь словно на пороге большого открытия... Мнимого.
И много нагрузки, и вместе с тем пугающее ничегонеделанье. И нет никакого желания дергаться.
Внезапно накатывающее раздражение на людей, которые мне дороги. Стыдно за это - вы же ни в чем не виноваты.
Хочется найти виноватых. Ищу, ищу, ищуищуищу
А нахожу только лишь зеркало.

Необъяснимая меланхолия отравляет общение с окружающими. Делает меня неприятной, местами нахальной.
Резкие, словно удар кнута, вспышки ярости, беспричинные и неконтролируемые.

Время слишком быстро.
Мне нужен отдых. Желательно где-нибудь за городом, без знакомых.
Никого.
Только я, тишина и возможность привести внутренние весы в порядок.
Я устала колебаться между собой изнаночной и неосознанным порывом подстраиваться под других.

---

стихи, которые мне нравятся больше всего, никто не ценит. жаль.

Ангелу хранителю, который слишком похож на меня

мне иногда бывает очень обидно и даже как-то тоскливо
за мечты и то трепетное — бабочку, которую убиваешь, сжимая кулак
каждый раз, каждый чёртов раз, целясь в слепо мимо,
расшибаешься, игнорируя предупредительный знак:
«осторожно, здесь острая реальность и скользкие повороты случайностей»
но что мне эти случайности, безумную веру в пол и во весь опор
несешься, а в глазах только блики и пыль столбом от крайности к красности
а врезаться, разочаровываясь... вот же хитер,
у самой земли разворачиваешься, вновь беря разгон для паденья
спрашивается: ради чего, всё предсказуемо как и мои стихи

лишь тупая упрямая закостеневшая вера в твои руки, глаза и тихое нежное пение
как таблетка успокоительного растворяет боль, что точит виски

милый мой,
исчезающий упавшей звездой в тумане,
мне кажется я вновь и вновь призывая тебя умираю

помоги

@музыка: The Piano Guys – Arwen's Vigil

@темы: почеркульки

---

уррр

Надеешься-надеешься, а получается даже хуже, чем всегда или чем могло бы быть.
Противно и за себя и вообще.
Жир. Фу. Фу, фу, фуфуфу
И нет характера.
Поделом, свинке.

Зато много мандаринов. У меня похоже аллергия, если много есть.
На лице шаршавое красное пятнышко.
Концерты - збс будет тоналку мазать.

@настроение: никакущее. 2014, епрст

@темы: житейское

---

рижгк16

Где новогоднее настроение?
Надеюсь праздник пройдет чудно
так много странных мыслей и образов, а записывать лень
фуфуфу

---

Алинка. Алинка.
Я скучаю.

Голова стала проще, но подбрасывает странные образы и идеи.

Связать всем шарфы! Не забыть!
По задумке их пять штук. Даже шесть. Не знаю, когда успею и на какие деньги буду покупать пряжу.

Мало того, что хочу в КНУКиМ на Редактирование. Теперь еще и на хореографию хочу.
Но я елки какая деревяннная, завалю творческий конкурс. Пусть это будет +1 к списку невыполненных стремлений.

Если хочу уехать учиться в Киев/Львов - нужен простенький телефон на две карты и планшет.
Заняться этим в ближайшее время.

---

зарисовочная апофения

Он не мог утверждать, что человечество и общество в своем урбанизированном проявлении ему противно. «Мерзость» — слишком громкое и обязывающее слово, чтобы просто так им бросаться. Если уж и считать что-либо ужасным настолько, что из нутра твоего поднимается лишь волна гнило-сладостного отвращения, то надо, по крайне мере, суметь худо-бедно аргументировать свой выбор. Ненависть без причины — признак слабовольности, некоторой моральной отсталости. Конечно, каждый имеет право на индивидуальные чувства и не обязан объяснять их происхождение, однако гнев и злоба — эмоции не то что бы картонные, но искусственные и опустошающие. Злясь, мы в первую очередь выматываем самих себя. Так зачем же злиться, если гнев забивает трухой ясность рассудка и мешает здраво мыслить?

Но, все же, некоторая неприязнь была. Потому-то, может быть, он и стал вести свой дневник, скорее похожий на обрывочные не связанные датами и логической последовательностью записки: где открыл, там и пишет, и лишь то, что в данный момент крутится в голове. Любая острая как шип морского ежа мысль хороша лишь в ту минуту, когда она со всей своей стремительностью впивается в мозг, и ты, ошарашенный этим внезапным открытием, совсем не знаешь, куда ее приложить.

Если обмусоливать какую-то проблему слишком долго и скрупулезно, — писал он, — на чистую и ясную идею нарастают побочные буквы: шумы и грязь лишней информации, которую мы зачем-то для связки приписываем, хотя, они лишь портят мысль, делают ее грузной и желтовато-бензинной, лениво переставляющей свои прозрачные ядовитые стопы по, некогда действительно бьющему в зрачки нестерпимо-ярким светом, откровению.

На первый взгляд, очерки состояли из набора букв разного почерка и содержания; фразы писались по диагонали, задом наперед, иногда, чтобы уловить смысл, приходилось вырывать отдельные звуки из обособленных слов.

Так же и с жизнью, и с отведенным человеку временем: оно не может идти по прямой или периодической функции.

День, переходящий в день; час — в час, от одного нервного импульса к следующему — все это движется сквозь загустевающее, как старый клей ПВА, пространство по обезумевшей, то и дело прерывающейся, ломаной.

Не существует четкого «вперед—назад», «черного» и «белого», «добра» и «зла». Есть лишь бесконечная гонка, состоящая из сплошных поворотов и ухабов на разбитом вонючем асфальте. Дребезжат мелкие проблемы, подвывает самомнение и долбит перфоратором в гипсокартонные виски неистовое желание быть признанным.

С Богом, пожалуй, так же. Он жив, покуда его существование осознается. Так же и с любым человеком: свет в его сосудах пульсирует лишь пока индивид осознает себя

Ж и в ы м

Ч е л о в е к о м.

Нет, скорее здесь было что-то другое. Не гнев и брезгливость, а тотальное отрицание общества, где человеческое существо утратило способность ясно понимать себя, как «Я», отдельно от социума, в порядки которого не входит обучение подрастающих, так закономерно воспаленных, умов этой действительно необходимой элементарной науке.

Его тоже не научили. Поэтому мысли били из проломленного черепа фонтаном осколочных идей и смутных околофилософских предположений.

Слишком много в человеке «воды».

Мы склонны давать дешевые ничего не значащие обещания, которые через минуту забываем. Слишком часто думаем, говорим и подразумеваем совершенно абсурдные, противоречащие друг другу вещи.

Через край лжи, а в первую очередь, лжи себе самим, потому как вначале всегда приходится переступать через это самое собственное неразвитое, вопящее как брошенная нерадивой матерью на помойке маленькая, слизкая, сморщенная и красная новорожденная личинка.

Люди говорят, что они не готовы. Но он знал: человек готов с самого своего рождения, с первого вздоха.

Все зависит лишь от осознания себя в едином целом с этой готовностью.

Пожалуй, познающие смерть ближе всех подходят к этому пониманию, потому как сталкиваются с отправной и конечной точкой всего сущего.

Смерть есть дверь в откровение совершенного типа.

Но не стоит думать, что смысл человеческой жизни — приблизить кончину.

Суть в том, чтобы к моменту ухода быть готовым к этому откровению и прийти к мысли, что величайшее счастье человека — его неведение.

Люди были прекрасны. Но он ненавидел себя и, отражаясь в зрачках, направлял ненависть лишь на отражение осколочных образов своей души.

Это было глупо и как-то по-детски. Но он не был готов к тому, что каждая мельчайшая живая песчинка из бесконечности — имеет цену.

@темы: графоманство

---

мыкакобычно

Наконец выбрались отсняться на день учителя.
Впрочем, глупо было ожидать от нас адеквата.
После полуторочасового идеального поведения, я влила себя в кофе, и мы с Леной устроили зажигательные танцы и веселье

силач Ленок удерживает мои жиры

Выделилась, морготовы труселя!
Все как нормальные люди — Диана в желтых брюках!

Плюс рисовала газетенку на день учителя.

вечно меня заставляют делать то, что я не умею.

поняла, что запорола котика - стишок наваяла.

Авторство, морготовы труселя!

В кабинете так душно и пахнет дешевым средством.
Лица напротив скучающе-безразличные.
И зябко, невольно, за знакомым учительским местом,
Словно то не урок, а жестоко оплевано личное.

Не вечно, конечно, болезненно зачастую
Говоришь для себя, впустую.

Как часто это бывает? Себя узнаете, милые?
Кривые, нет, искаженные траектории.
И каждому полосу нужно - своими спинами,
Все своими душами выстилаете сквозь историю.

Сами знаете, дети - тысячи самолетов.
Сколько с ваших больших сердец стартовало взлетов?

Улыбнитесь глазами, пожалуйста, не обижайтесь.
Потому как слова теплоты войдут в новую фазу,
И в ваш праздник скажем сквозь искренний смех: «Мужайтесь!»
Все приходит со временем, правда, вы сами не сразу,
Если помните, право, своих педагогов воспели.

Зазвенит благодарность журчаньем апрельской капели.

@темы: житейское, графоманство, хроника

---

Не оборачивайся (рабочее название)

Автор:  fesk.
Фэндом: Хоббит
Персонажи: Монза и канон, весьма ошарашенный
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: Смерть персонажа, Нецензурная лексика, ОЖП
Статус: в процессе написания

Описание:
Алчные желания ее брата, и тень Саурона, что пустила корни в его душу. Необходимость научиться принимать решения самостоятельно. Осознать цену собственной жизни в противовес всеобщему светлому будущему. Слишком много, по личному мнению Монзы, проблем для одного человека, особенно, если в оригинале его вообще не должно существовать в этом временном промежутке.

Глава третья

Гни свою линию

Странные существа — эти гномы. Вроде бы, открытые душой, но на деле — сами себе на уме. И к тому же упертые, что бараны. С ними можно, но чрезвычайно сложно договориться. Практически невозможно заставить примириться с иной точкой зрения. Их доверие приходит не сразу, и для того, чтобы его заслужить, требуется хорошо постараться. Зато, если вам все же посчастливилось подружиться с гномом — лучшего товарища не найти на всем белом свете.

И что самое главное, гномы не терпят предательства и никогда не прощают. Даже если вы переметнулись на их сторону, обманув врага, вас не примут. Ибо тот, кто единожды дал слабину, сломается снова.

Монзу бесцеремонно скрутили и уложили прямо наземь в очень неудобной, стоит заметить, позе. Ветка впивалась ей прямо в бок, руки затекли, а отчаянные муравьи то и дело норовили заползти в рот. Женщина усердно плевалась, однако попытки возмущаться забросила после первого же рявкнутого «Будь добра, замолкни. Мы пытаемся решить, что с тобой делать». Это было, хотя бы, невежливо. Очень невежливо, о чем она сразу же поспешила заявить двум молодцам, волоком дотащившим ее к лагерю. Не такая уж она и тяжелая, что бы не суметь пронести ее, взвалив на могучие плечи, больше двух сотен шагов.

Хоббит почти что радостно блямкнул что-то в духе «Ну я же говорил!», но его так же почти моментально заткнули и отправили стеречь пони. По всей видимости, полурослик имел в глазах Торина исключительное право находиться вне зоны его хмурой видимости, да и только. Монзе никто не представлялся, однако лежа на боку без движения, невольно начинаешь запоминать периодически повторяющиеся имена. И совершенно не важно, что почти все их них смешались в памяти: Монцкаро не могла с точностью сказать, кто из собравшихся конкретно является Ори, Нори или Дори.

Но если тринадцать грубых неотесанных мужланов с растительностью на лице попросту не обращали на Монзу внимание — это ее даже устраивало, можно было, не привлекая к себе ничье внимание, узнать много чего интересного — то высокий старец в шляпе, про себя прозванный Длинным и Подозрительным, не сводил с нее внимательного взгляда из-под кустистых бровей. «Гендальф» — разительно отличалось от однообразных гномьих имен, так что, скорее всего, это был именно он. От старика практически ощутимо веяло силой, и желудок Монзы невольно свело болезненной судорогой на одну половину от неконтролируемого трепета, а на вторую – сосущего голода. Тучный Бомбур чуть в отдалении от всех самозабвенно жевал жирную сардельку, и женщине приходилось то и дело сглатывать набегающую кислую слюну.

Гендальф. В своих рассказах Александр называл его совсем по-другому — Инка́нус, сраный шпион с Севера, если пытаться подстроить под харадримское наречие. Может, предвзятое отношение к высоченным (Монза была даже не среднего роста и, если бы стояла на своих двоих, могла наблюдать потные гномьи затылки) дедуганам, смотрящим на тебя как на шлак земных творений, было заложено у смуглингов в крови. Харадримы — самые развитые из людей, подвластных Мелькору. Монза не знала этого, однако ощущала себя очень неуютно под пристальным взглядом неестественно молодых на морщинистом лице, источающих теплое свечение глаз. И та тьма, что чернильным пятном въелась в душу Монцкаро, трепетала и с шипением жалась по углам от этого сияния. Она силилась не оскаблиться Гендальфу прямо в лицо. Лишь хмурилась, не позволяя ему думать, что ей требуется его помощь, или он превосходит ее сейчас, пыхтящий трубкой и не связанный. Свобода не измеряется скованностью действий, и Монза решительно бросала вызов окружавшим ее нелюдям. Какая смелость — связать женщину! Безоружную женщину!

На их месте она бы привязала себя к дереву вверх ногами, заткнула рот вонючей тряпкой и периодически лупила палкой по заднице, так, для профилактики. Если уж делать, то качественно, а не швырять, как мешок с грязным бельем, лицом в муравейник.

— Я слышал про их народ, — протянул старик, выпуская колечко голубоватого дыма. Конечно, что еще делать в такой ситуации? Смолить! Монзе стало еще тоскливее от воспоминания об утерянных сигаретах. Конечно, в свое время она и луковую шелуху пробовала курить, но после знакомства с вишневыми самокрутками, любой некачественный товар воспринимался организмом отвратно, в сопровождении болезненных рвотных спазмов. — Они достаточно подлые, чтобы наниматься оркам в качестве шпионов, но последние смуглингов не жалуют. Так что, маловероятно, что леди специально выслеживала нас. Не стал бы верить ее словам ни на йоту, однако буду не прочь выслушать возможную версию из ее уст.

Монза скривилась. Сколько пафоса и наигранности. Инканус создавал впечатления самодовольного и уверенного в своих силах, в своей непогрешимости человека. Подобными в Хараде были разве что Жрецы и Послушники Культа, но Монза хотя бы знала причину их важности и относилась к людям в церемониальных ярких шелковых одеяниях с легким трепетом. Она и Александр считались обращенными, хотя почитание Солнца было обязательным критерием нормальной жизни в пределах государства. Но жили они далеко не спокойно, да и Алекс где-то вычитал про истоки их веры во всемогущее Пламя.

Мелькор, выродок Тьмы, ее непосредственная часть. Мелькор — Солнце, а Гортхаур — его посланник. Александр искренне уверовал в это, и готов был пойти на любые лишения и опасности, уничтожать все на своем пути, дабы возвысить Саурона над Ардой, как исконного наместника Темного Вала.

Тьма не может быть Светом, и Монцкаро это хорошо понимала. Однако, переступив через здравый смысл, заставила свой разум и свое сердце поверить, что Гортхаур Жестокий принесет им спасение и обеспечит льготный билет в Подземные Чертоги. Александр верил в Мелькора-Солнце, а Монза верила в своего брата. И видела Солнце в нем.

Хотя порой ей все явственнее казалось, что ее окружают лишь злобные морготовы тени, связывают по рукам и ногам и свинцом заполняют легкие. Яд отравлял ее разум, и женщина билась, пытаясь найти свет.

Дома, в Дагоске, была лишь мигающая неоновая лампа под потолком.

Чьи-то сильные руки приподняли ее над землей и усадили по-человечески. Локон темной вьющейся проволоки заправили за ухо, вытерли кровь со щеки. Воды не дали, но и на том спасибо. Монза не спешила менять выражение лица на что-то менее недовольное, и мрачно посмотрела прямо на Торина, вставшего перед ней в позу «сурового начальника»: скрестив руки на груди и хмурясь. На широкой переносице залегла складка. Женщину так и тянуло скривить лицо — меньше бы выпендривался. Не существовало в жизни таких вещей, лишившись которых можно резко разучиться хотя бы кривить более менее дружелюбный оскал.

Ну или он просто ярый женоненавистник, и сам факт наличие у Монзы груди вызывает у него приступ неконтролируемого отвращения. Благо, она не знала, что гномки такие же бородатые, как и их мужи — отказаться от теории было бы гораздо сложнее.

— Кто такая и зачем следила за нами?

— Это еще кто за кем следил, — язвительно отрезала Монцкаро, не сумев вовремя прикусить себе язык, — Не я подкрадывалась к вам со спины, чтобы затем связать и без предупреждения унести черт знает куда. Если у вас, недомерков, такая политика соблазнения девушек — где-то вы явно просчитались!

Ноздри предводителя группы гневно раздулись, но более он ничем не проявил свое неудовольствие. Нахмуриться еще сильнее он не смог бы чисто физически, а вызов темной зловонной дымки в качестве ауры особой злобности в комплект с мечом не входил. Хотя оружие, отдаленно напоминающее бутафорский тесак, находилось в ножнах, само его присутствие заставляло нервно хихикать и вспоминать, какую часть тела предпочитают отсекать первой. Безымянного пальца на правой руке у Монзы и без того не доставало. И прямо сейчас она с болезненной ясностью почувствовала, как зачесался его призрачный кончик.

Однако стоило отдать Торину должное — он отлично держал себя в руках. Темный волос был щедро тронут проседью, но глядя в льдистые осколки запавших глаз, Монзу не покидало смутное подозрение, что она может здорово пролететь с возрастом, пытаясь подогнать этого странного человека в общепринятые понятия о взрослении и замедлении метаболизма. Мудрость, оттиск многих потерь и печалей застыли в зрачках Торина под самыми причудливыми углами, раня его самого и окружающих. И женщина, видя в них свое отражение, растрепанное и злое, чувствовала себя беспомощной меж черных игл и многовековых булыжников сомнений.

А еще упрямство. Почти такое же, как и у самой Монзы. Бессмысленное, беспощадное и не признающее путей к отступлению. Монцкаро решила ухватиться за эту схожую у них обоих черту.

Баран может понять мотивы такого же барана, как и он сам. Но не всегда способен распознать старого опытного лиса, что накинул на себя чужое руно.

— Ладно, ладно, — если бы руки были свободны, Монза бы примирительно подняла ладони перед собой, — но вы ведь все равно мне не поверите, что бы я тут вам не наплела, верно?

Торин молчал, а Инканус выглядел напряженным. Женщина нервно облизала нижнюю губу, собираясь с мыслями. Не до конца поведанная правда не является ложью. А за удачное обрамление истории ее никто не пожурит.

— Я из Эсгарота. Родня переехала туда очень и очень давно, но к нам, все равно, относятся с недоверием, так как не верят, что харадрим могут добровольно отречься от Культа, — на этом моменте Монза бросила на Гендальфа многозначительный взгляд. Старик был явно в курсе уклада жизни их предков, и на этом можно было сорвать куш. — Это было поистине сложно, но мы — дети пустынных ветров, достаточно выносливы к погодным условиям. Не одно поколение погибло в дороге, прежде чем мы добрались до Озерного Города.

— Почему именно Эсгарот? — Перебил высокий лысый гном, и Монза невольно поморщилась. Он сбил ее с мысли, а не запутаться в собственном вранье было жизненно необходимо. — Ведь есть еще множество других мест.

— Мы надеялись попасть в Дейл. Но к тому времени, как мы добрались до места, город уже был разрушен. Мы все же осели в тех местах, и отец мой решил промышлять торговлей. Увы, он скоро скончался, а ни я, ни мой любимый брат не обладали теми качествами, что так важны для купцов. К тому же, единой крови со мной, А… — Монцкаро на мгновение запнулась, слетая с употребляемого ею высокого слога. «Александр» звучит еще страннее, чем Монза, а значит, ей придется придумывать им новые имена. Хотя нет, только лишь брату. Свое имя менять не хотелось, и пусть эти карлики хоть треснут, но будут выговаривать его правильно! — Анвелл* тяжело болен, посему не выдерживает долгой и трудной дороги. Мы отправлялись в Шир за табаком, но по пути на нас напали тролли, сожрали всех моих товарищей, запасы и пожгли дорогие ткани, что мы везли на продажу. Насилу мне удалось спастись и укрыться близ склона горы, а уже утром я наткнулась на мальца с волосатыми ногами.

Честно признаться, Монза слабо представляла, способны ли тролли сожрать человека. Может они вообще размером с собаку, и тогда весь ее на ходу придуманный рассказ даст им дополнительный повод познакомить ее черепушку с одной из секир. Она уже заприметила тут одного такого, с обломком железа в черепе. Выглядел он, честно признаться, не очень-то и круто.

Гендальф не стал выглядеть менее недоверчиво, однако все остальные, вроде, проглотили болтовню Монзы (на всякий случай она сделала самое честное лицо и картинно взмахнула ресницами) и возбужденно зашушукались. Воспользовавшись моментом, Монцкаро пустила слезу и профессионально всхлипнула:

— Мне очень нужно домой. Мой брат умрет без меня, а жители Озерного города лишь плюнут на его могилу. Отпустите меня или убейте прямо тут. Не хочу мучиться даже для того, чтобы стать одним целым с единой кровью моей в Подземных Чертогах.

На секунду ей действительно захотелось, чтобы кто-нибудь из них вонзил ей нож прямо в сердце.

Монза искренне надеялась, что не переборщила с образом несчастной обездоленной женщины. Но все прошло достаточно гладко, и сейчас она чувствовала себя как победитель забега, пришедший первым лишь потому, что поскользнулся и проехался на куче дерьма и, более того, умудрился не упасть в него.

Минута.

Другая.

Вселенная замерла в ожидании.

— Баба идет с нами. Руки не развязывать, следить в оба глаза.

— Пожалуйста! — вскрикнула Монза, и подалась вперед. Один из притащивших ее мужчин, с рыжеватыми тяжелыми волосами и усами, затейливо заплетенными в косички, удержал ее, грубо стиснув плечо жесткими пальцами. — Что вам стоит? Мне всего лишь надо добраться до дороги, а там я постараюсь найти себе попутчиков! Мой брат, он нуждается во мне!

На деле же, это Монза нуждалась в Александре. Как в воздухе.

— Считай, что тебе очень повезло, — оборвал ее Торин, и Монцкаро показалось, что в уголках его глаз залегли дружелюбные морщинки. Или он просто слишком устал, чтобы позволить еще одной жизни пропасть зазря. — Тебе с нами по пути. Не дело женщине таскаться по лесам совсем одной в столь откровенном одеянии.

Зрачки Монзы расширились, и, невольно, бледные губы ее растянулись в теплой усмешке. Она облегченно выдохнула и засмеялась, захлебываясь, с клокотанием в горле.

Кили поморщился и, на случай всякий, положил руку на рукоять кинжала, закрепленного в перевязи на широком отделанном искусной лепкой поясе. Монза бесспорно казалась ему красивой, как может быть красива чешуя у ядовитой гадюки. Он бы скорее метнул в нее лезвие, чем позволил дотронуться до собственной ладони, приблизиться ближе, чем на несколько метров, дышать с ним одним воздухом. Именно он был инициатором того, чтобы тащить эту странную темную человеческую особь волоком. Он не мог признаться Фили, но ему вовсе не нравилось, когда дева дышала ему в шею. Теплое дыхание приятно щекотало мочку уха, но ему было жутко. Стояли ли вы когда-нибудь возле свежевырытой могилы, куда в одну кучу свалили всех ваших друзей, родных, тех, кого вы любили? Так вот Кили казалось, что он стоит возле такой ямы, занеся ногу, чтобы шагнуть следом за остальными и закопать себя с еще не остывшими трупами заживо. А легкий весенний ветерок, что при этом ласково шевелил волосы на его затылке — и есть дыхание Монцкаро. Сам по себе не плохой, но при данных обстоятельствах вызывающий лишь отвращение.

— Может, все же, развяжите мне руки? Я без оружия, к тому же земля тут холодная.

— Еще чего, — Торин дернул плечами и отвернулся от нее, направляясь к пони и полурослику, застенчиво ковыряющему лапкой пружинистую почву, — мне еще не представилось повода тебе доверять.

Монза вздохнула и слабо кивнула, выражая свою покорность и понимание ситуации.

— Как тебя зовут?

— Монза.

— А твоего отца?

— Он мертв. Я — Монза, и только.

Инканус, похоже, остался недоволен ситуацией, и Монцкаро не повременила показать ему язык, пользуясь тем, что Торин совсем не смотрит в ее сторону. Получи, старый хмырь! Слезы всегда были более действенным оружием, чем загадочный вид и шляпа, как у волшебника с детского праздника.

Монзу всегда удивлял такой стиль. Нельзя было одеться как-нибудь более презентабельно? Может тогда и авторитета у Гендальфа было бы побольше. Для начала заменить этот совершенно уродский конус и широченными полями на элегантный цилиндр. Из него можно эффектно доставать кроликов.

Как оказалось, старик может делать это и без профессиональной шляпы фокусника. Образно говоря.

Несколько дней они провели в дороге. Монза сильно мерзла и тихонько жаловалась на это всем, кто оказывался поблизости. Может поэтому ее, в конце концов, отправили шагать рядом с хоббитом. Стоило отметить, что пони ей не выделили, хотя стоило бы — дама, как ни как. А может оно было и к лучшему. Целый день езды на маленькой дурно пахнущей подобии на лошадь, поджав колени и скрючившись буквой зю, кто бы что ни говорил, однозначно было менее заманчивым, чем «пешая прогулка на свежем воздухе возле хоббита, который целый день ехал на дурно пахнущей подобии на лошадь, скрючившись как буква зю». Бильбо держался в седле как девственница на… Не будем об этом. Просто очень плохо, и смотреть на него без смеха было невозможно. Монцкаро хотела было его об этом оповестить, но низкорослик был все еще на нее обижен и демонстративно отворачивался. Вот дурная порода!

Было скучно, а пейзаж все не менялся. Так что в свободное время Монза занималась тем, что разглядывала спины своих тюремщиков и попутчиков в одном лице. Бильбо тащился позади всех со скоростью контуженной улитки, и обзор на широкие плечи был просто восхитительный.

Впрочем, тщательное изучение ландшафта не позволило ей избавиться от путаницы с именами. Так что она не могла с точностью сказать, кто спустил стрелу в вылетевшего из-за камня огромного волка, с рябой, подранной в некоторых местах шкурой, и пенистой желтой слюной, капающей с огромных острых как бритва зубов. Если учесть, что за несколько минут до этого им на встречу вылетел странного вида дед, которого Монза мысленно обозвала «еще одной разновидностью Инкануса», сдержаться было попросту невозможно.

Она уже говорила это? Ебучее Средиземье!

Монза пронзительно завизжала и, будь ее руки свободными, обязательно вцепилась бы в близстоящего мужчину. Ну и пускай любой из них ниже ее, как минимум, на пятнадцать сантиметров.

Чьи-то мозолистые до боли знакомые руки перехватили ее за талию, и дальше события стали развиваться уж слишком быстро.

________________________

* Анвелл (Anwell) – кельтское мужское имя, возлюбленный. Является своего рода отсылкой к отношениям сестры к своему брату. Однако ничего, по сути, не меняет. Это лишь субъективное навязчивое желание Монзы.

Глава четвертая

У страха и золота один цвет

Было время, когда Монза искренне считала, что ей больше нечего бояться. Не существовало в мире такой мерзости, которую она бы не видела собственными глазами, не существовало тех криков, которые она бы не слышала. Собственно аморальных вещей, о которых Монза не думала или же не совершала, так же было очень мало. В свои двадцать восемь лет Монцкаро была беспощадна и крайне изобретательна. Жила бы в другое время — стала бы видным инквизитором. Она была спецом по пунктам «причинить боль» и «заставить несчастного дрожать лишь от осознания того, кто перед ним». Она вырывала ногти раскаленными клещами, резала глотки в темных переулках.

Однако Александр всегда был на шаг впереди: более аккуратный, более… жестокий, до дрожи в выбитых коленях.

В тридцать один она потеряла своего ребенка — мальчик двух лет, худой и болезненный. Он был ни в чем не виновен, но его маленькую шею все равно свернули, переломили как спичку, как полую птичью косточку. Монза не могла сказать, что любила его, просто в какой-то момент попыталась начать все заново, как женщина, как живой человек, способного воспринимать и суеверно бояться. До какого-то момента ей казалось, что все человеческое было ей чуждо. «Монза» — название алчной машины без сожалений, широким уверенным шагом идущей в бездну вслед за своим братом, с треском лопнуло и уступило месту бурлящей жажде жизни. Смерть не пощадила малыша, а значит ей никто поблажек не сделает и подавно. Все нормальное, действительно живое и трепетно-человеческое, застывшее в ней, погруженное в летаргический сон в ожидании своего часа, встрепенулось. Монза стала бояться, но бояться лишь себя саму и за себя саму.

Сейчас же ей было тридцать шесть, и, не чувствуя ног от усталости, она познала страх совсем иного рода. Леденящий ужас, сковывающий сознание. Женщина чувствовала себя животным, жалким зайцем, что со всех ног дает деру от лисы. Вернее от огромных чудищ, отдаленно напоминающих волков, и существ с оружием на них. С серой бугристой кожей и искаженными злобой лицами, преследователи выкрикивали что-то на грубом черном наречии и скалили желтые кривые зубы. Из уголков их ртов, напоминающих лопнувшую гнойную язву на теле пораженного оспой, сочилась зеленоватая пузырящаяся слюна.

Что уж говорить, быть одним из поджарых кролей в санях местного защитника живой природы было бы в разы приятнее, чем бежать, без конкретного направления и потенциального укрытия, в окружении потных напряженных мужчин, каждый из которых, что было естественно, был в первую очередь занят сохранением своей собственной жизни.

Лязгало железо, дыхание вырывалось из легких с надрывным хрипом. Злоба, ужас и пульсирующее в висках желание выжить, во что бы то ни стало — все это захлестывало Монцкаро со всех сторон, выбивало из колеи. Ощущение полноты жизни билось в экстазе и требовало продолжения банкета. Какой парадокс: она не способна была думать ни о чем, кроме собственного ужаса, он подгонял ее и придавал сил, и вместе с тем Монза ощущала странный восторг, ликующий вопль свободы сражаться и умирать. Он уже готов был вырваться из груди, но вместо этого удавалось лишь сдавленно стонать и сплевывать ругательства.

Руки были связаны за спиной, и это сильно мешало движениям. Запястья вопили от боли, Монза то и дело спотыкалась, так что ее скорее просто тащили за собой. И зачем? Разве не проще было бы бросить ее здесь? Какими принципами руководствуются эти мужчины, если не оставляют потенциального пленника (лишь условно попутчика) на растерзание злобных тварей? Это бы дало им фору в несколько секунд, возможность спастись. Монцкаро, сложись ситуация иначе, уже бы давно под шумок познакомила посторонний череп с секирой. Тюк — и нет никаких проблем с вечно чем-то недовольной женщиной-харадрим.

Она удирала бок обок с ними, но на чувство благодарности совсем не осталось места. Да и, пожалуй, все и так все поняли. Холмы, покрытые высокой желтой травой, — не то место, где стоит предаваться пространственным рассуждениям о запредельности цен за оказанные услуги. Монцкаро терпеть не могла быть кому-либо обязанной, поэтому, приняв помощь, обычно тактично предлагала доброй душе бокал с вином. Отравленное питье— как и головы на пиках, это не выходит из моды. Старо — возможно, но никто пока что еще не жаловался.

Высокие стебли были похожи на тончайшие нити из чистого золота, с жемчужными каплями улиток и легким посеребрением влаги (ближе к вечеру температура имела обыкновение резко падать, и найти что-либо сухое вообще было достаточно сложно, что уж там хворост или траву), и хлестали ноги и голые запястья. Волнующееся море медово-солнечных волос Йаванны — в иное время это зрелище могло бы быть завораживающе прекрасным.

Но будь оно все проклято, если Монцкаро задержится здесь хоть на мгновение. Чертовы уроды, сколько можно бегать? Это, в конце концов, не марафон за звание обладателя самых крепких сапог (и длинных ног) в Арде!

В какой-то момент Инканус озвучил ее мысль, обозвав их «глупцами» и снабдив направлением. Монза уже было обрадовалась — ну наконец-то, передых! Но не тут-то было. Видимо ее имя значилось в черном списке в валар, не иначе.

Очередной резкой поворот, чужая стрела со свистом пролетела прямо возле ее плеча, и женщина рефлекторно дернулась в сторону. Тихий вскрик, Монза завалилась на правый локоть, отозвавшийся хрустом и вспышкой боли, и весь обзор заполнил желтый цвет. Через какое-то время, пока она лежала так, не в силах сдержать скулеж и выступившие от боли слезы, прямо возле нее в траву рухнул источающий смород варг, бьющийся в предсмертной агонии. Монцкаро сдавленно застонала и, настигнутая рвотным рефлексом от отвращения и забивающего ноздри резкого запаха гнили, попыталась отползти как можно дальше, не в силах отвести взгляда от стекленеющего круглого глаза с вертикальным зрачком, золотисто-зеленого, с алыми прожилками лопнувших от напряжения сосудов.

Помнится, в детстве она всегда мечтала попасть в парк с разнообразными аттракционами, в частности в комнату страха. В основном, чтобы убедиться, что там совсем не страшно, и вообще, не благодарная это работа — развлекать молокососов. Того гляди пустят теплого в свои пестрые короткие штанишки, отмывать потом.

Монзе, пожалуй, не было так плохо уже лет пять. Вступить в чьи-то отходы жизнедеятельности — ладно, к деньгам, как известно. Рухнуть прямо в мусорный бак в ласковые объятья арбузных корочек — любимое развлечение в каждый второй тоскливый четверг летних месяцев. Сейчас же организм дал колоссальный сбой. Программы сбились, шестеренки со скрипом замерли, голова пухла и пульсировала тупой болью.

Ее вырвало. Горячий желчный поток стекал по подбородку и впитывался в ткань майки, и без того насквозь мокрой от пота. Все тело женщины судорожно содрогалось, но она не могла даже сесть — каждое движение отдавало практически нестерпимой болью в правой руке. Оставалось только тихо заплакать, но вместо этого Монзу захлестнуло лишь раздражение и злоба на саму себя, на жесткую землю, на мертвую тварь, что лежала рядом и нестерпимо воняла мокрой псиной и тухлым мясом.

— Твою мать, Александр! Я на это не подписывалась! — мрачно прохрипела она. Желудочный сок и остатки скудного завтрака, сейчас более напоминающего серую кашицу, стекали по щеке, склеивали волосы и норовили затечь в ухо.

Монза сомкнула зубы и осторожно попыталась перевернуться. Без единого стона, лишь напряженно ходили туда-сюда желваки.

Стало даже немного обидно. Столько времени тащили за собой, чтобы в самую последнюю минуту бросить. Может, это тайный заговор всех мужчин? Тенденция кидать Монзу, как только ситуация начинала накаляться, наблюдалась за всеми известными ей обладателями яиц (и даже за теми, кому в свое время их отрезали за хорошее поведение), однако это не убавило ее недовольства.

Ну хоть один! Один на миллион должен был оказаться нормальным! Увы, даже ее брат входил в список «Чао-какао, как расправишься с проблемами — позвони», с одним лишь различием — он и был основной занозой в монзиной заднице.

— Женщина?

Это тоже было плохой тенденцией. Как будто бы не существовало других обращений. Как насчет: «Эй, красотка, почему лежишь одна?» или «Негоже столь очаровательной леди пачкать одежду в пыли, давайте я помогу вам подняться»? Поэтому она лишь слабо фыркнула и прикрыла глаза.

Кто бы знал, как она от всего этого устала.

Сначала она ощутила свободу в кистях, и руки, как безвольные плети, затекшие и от того столь тяжелые, рухнули вдоль туловища. Не было ни сил, ни желания даже пальцем пошевелить. Затем ее легко, но уверенно, подхватили, и Монцкаро уткнулась носом в ледяную сталь доспеха.

— Вы уверенны, что это безопасно?

— Нет, именно поэтому мы забираем ее с собой. Посмотри на нее: явно была пленницей. Странно лишь, что осталась в живых. К тому же, как бы там ни было, в первую очередь она остается женщиной, которой требуется горячая ванна.

Монзе показалось, что на последнем голосе неизвестного проскользнула теплая нотка и даже смех. Язык был вялым и плохо слушался, так что она лишь смогла сдавленно заявить, что все собравшиеся здесь — пидорасы, и нести ее вовсе не обязательно, сама в состоянии. Последние неразборчивые слова растворились в давящей на сознание темноте, и женщина позволила себе провалиться в давящую на уши оглушительную тишину.

Она не помнила дороги и не могла слышать практически несчастных восклицаний гномов — большинство из них смутно надеялись, что ее все-таки сожрали. Контроль над ситуацией стал возвращаться к ней лишь тогда, когда чьи-то легкие мягкие руки раздели ее, и уставшее тело погрузилось горячую воду. Монзе вымыли голову и натерли смуглое тело ароматными маслами. Казалось вот, еще секунду назад она лежит на боку и задыхается от вони, а теперь уже стоит на холодном полу, поддерживаемая с обеих сторон высокими худыми и необычайно красивыми девами. Локоть щедро смазали жирной терпко пахнущей мазью и туго замотали. Монцкаро лишь успела заметить, что теперь он был похож на расквашенный фиолетовый мешок с гноем — такой же бесформенный и столь же зудящий. Она смотрела на свое отражение в зеркале, на уже немолодое тело, все еще грациозное, но не столь по-девичьи хрупкое, как было еще десять лет назад. Любовь к медовым пирожным, буквально тающим на языке, имела свои негативные последствия. Роспись хной практически стерлась с рук, и теперь кожу покрывали лишь еле заметные черные замысловатые узоры.

От одного воспоминания о сладостях Монзу несколько замутило. Во рту все еще ощущался кислый привкус.

Девицы что-то щебетали на своем певучем языке, который не был похож ни на один из известных Монзе. Однако его звучание было приятным, и ей нравилось слушать чистые голоса, звучание которых можно было бы высокопарно сравнить с прозрачной струей горного источника. Она позволила себя одеть и причесать. Прикосновение хрупких пальцев было практически невесомым, и Монцаро невольно ощутила зависть.

Ее собственные ладони были мозолистыми, а хватка жесткой и цепкой. Это здорово помогало в работе, но назвать ее ручку как минимум изящной, даже глядя правым глазом через левое плечо, особенно не приглядываясь, было тяжело.

Тяжелое парчовое платье было великовато, и его подол волочился по полу. Темно-синее, щедро украшенное мельчайшими драгоценными камушками, от чего приобретало сходство со звездным небом, закрепленное на талии широким поясом. Так же из ткани, он был расшит выгодно мерцающими в скудном освещении бусинами, сплетающимися в необычный живой узор янтарных, белых и золотых спиралей. Монза поджала губы и осторожно коснулась плетения пальцами.

Все же, она была женщиной, и любование прекрасным не было ей чуждо.

Мочка уха навязчиво чесалась. Наушник выпал где-то по дороге, может слетел во время сумасшедшей гонки за правом дышать и мыслить. Последнее связующее звено с цивилизацией оказалось навеки утраченным. От этого стало совсем тоскливо. Монцкаро решительно взглянула на свое отражение, почти с ненавистью, и оскалилась.

Монза-не-Монза как-то неуверенно приподняла верхнюю губу в ответ, будучи не столько озлобленной, сколько натянуто-недовольной.

Нет, так дело не пойдет. Годами выстраиваемый образ и весь насмарку стоило лишь одеть платье? Нет, милочка, нет и еще раз нет! Не из того теста Монзу вымесили, чтобы она, подобно воде, принимала форму сосуда. Тряпки не делают человека.

— Ну и что дальше? — намеренно резко бросила она, не сводя взгляда с собственного лица, силясь вернуть привычное выражение и надменно-презрительный изгиб бровей. — Притупили бдительность, а теперь прямиком в печь, да с поджаристой корочкой к столу?

Девушки замерли на мгновение, а затем одна из них снисходительно улыбнулась. По всей видимости, не понимают. Вот же, оказывается про блондинок все таки не врали. Девы пытались что-то объяснить ей на синдарине, но Монза лишь отмахнулась. Им бы не помешало иметь тут переводчика, этакого дерганного прыщавого мальчонку лет двадцати с вечно потным лицом. Сервис-сервис, а отношение, в итоге, просто свинское.

Эльфийки пожали плечами и, коротко вежливо поклонившись, вышли, как светлые призраки, ступая бесшумно и легко.

Монза выждала пару секунд, а затем, стремительно бросилась осматривать помещение, касаясь всего исцарапанными подушечками пальцев, отмечая вещи, которые можно будет стащить. На небольшом столике обнаружилось блюдо с остатками трапезы и прозрачный кубок с чем-то вязким, цвета бордо. Монза ткнула вилкой в неведомую фиолетовую траву, не решаясь, ее есть. Никто не гарантировал, что ее не попытаются отравить. К тому же, пищеварительная система у разных существ — разная. Те монстры на волках выглядели как заядлые любители стейка с кровью. Затем понюхала жидкость в кубке. Ягоды и спирт. Что же, алкоголь всегда решал все проблемы.

Монза сделала щедрый глоток и, поставив кубок на место, прикрыла глаза. Свинцовый горячий поток хлынул по сосудам, распространяя пожар по телу.

— Я бы на твоем месте относился к предложенной эльфами еде с опаской.

Монцкаро резко обернулась. Хрустальный сосуд, неосторожно задетый рукой, с неприятным резким звоном разбился, и по каменному полу, украшенному местами затертой мозаикой, стремительно стала расползаться бруснично-красная лужа. Вино, казалось, втягивало в себя мерцающий свет свечей и мягко светилось, окруженное суетливыми тенями, наползающими со стен.

В арке, заменяющей дверь, стоял мрачный, как и всегда, Торин. Монза уже и не чаяла вновь его встретить, и ее губы невольно тронуло слабое подобие на улыбку. Если предводитель тут — все остальные, в том числе, отшиваются поблизости. А значит у Монцкаро есть прекрасная возможность плюнуть в лицо тому светловолосому гаду, что потерял ее.

— А ты настырный. Я считала, что вы меня бросили.

— Ты сама себя бросила, — отрезал гном и развернулся, чтобы уходить. Сколько он уже тут стоял? Видел ли ее беспокойные метания? Наверняка теперь думает, что она совсем сумасшедшая. — Поешь и постарайся поспать. Завтра утром выдвигаемся.

— Думаешь, я после всего этого соглашусь идти с вами?

— Я все еще тебе не доверяю, так что ты наша пленница, если не забыла. К тому же, как ты уже говорила, твой дорогой брат протянет без тебя свои худые слабые ноги.

В голосе Торина змеей скользнула издевка.

Монза прикусила щеку. Надо же, Александр совсем вылетел из головы. Она была так занята собственными проблемами, позволила себе расслабиться и упустить цель ее присутствия в Средиземье. Монцкаро стало стыдно, и все еще бледные щеки, кажущиеся желтоватыми, пошли красными пятнами. Она прочистила горло и намеренно напустила на себя независимый гордый вид. Решил вывести ее на чистую воду, как же. Пусть подавиться своей выдуманной правдой.

— Не ем траву, — с вызовом ответила она, и вскинула подбородок.

В глазах Гномьего Короля на долю секунды появилась теплая искорка понимания. Он кивнул головой в приглашающем жесте, и тяжелыми шагами пошел прочь.

— А кто ее любит? Пошли, иначе о кабане будет напоминать лишь вздувшийся живот Бомбура.

Монза бы предпочла фастфуд жирному мясу, но, какое бы оно не было, оно было лучше зелени, напоминающей морскую капусту, уже прошедшую через чей-то желудочно-кишечный тракт. Причем не единожды.

Дернув плечами, она подобрала юбку и зашлепала босыми пятками по полу, нагоняя Торина. Оставаться в полумраке коридора совсем одной не хотелось.

@темы: Хоббит, графоманство, Осторожно (!) Попаданцы

---

Не оборачивайся (рабочее название)

Автор:  fesk.
Фэндом: Хоббит
Персонажи: Монза и канон, весьма ошарашенный
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: Смерть персонажа, Нецензурная лексика, ОЖП
Статус: в процессе написания

Описание:
Алчные желания ее брата, и тень Саурона, что пустила корни в его душу. Необходимость научиться принимать решения самостоятельно. Осознать цену собственной жизни в противовес всеобщему светлому будущему. Слишком много, по личному мнению Монзы, проблем для одного человека, особенно, если в оригинале его вообще не должно существовать в этом временном промежутке.

Глава первая

Чрезвычайно опасная женщина

Честно признаться, это была не лучшая его затея. Более того, не будь Александр ее братом, она бы немедленно донесла на него жрецам из Храма Солнца, и дебошира посадили бы куда следует на долгий срок. Несколько вечностей и еще минут пятнадцать, пока персонал темницы сходит на перекур — самое то для таких засранцев, как они. Она никогда особо не вникала, сколько дают за нелегальный скачок сквозь время: без лицензии, без разрешения, под покровом ночи. При этом еще непременно следовало раздраконить всю охрану. По словам Алекса, совершать подобную вылазку без бушующего в крови адреналина и угрозы упирающегося тебе в затылок пневмата — все равно, что объявить себя гнуснейшими преступниками сегодняшней недели. Кто знает, уже завтра кто-нибудь мог бы совершить что-нибудь более грандиозное, чем проникновение в здание Парламента Межвременного и Межпространственного… ного. Просто «Парламента M&M». Похоже на марку дешевого цветного драже с орешками, не правда ли?

Да-да, не стоит так удивляться. Даже у отпетых негодяев и врагов безопасности есть некое понятие о чести и культуре поведения. Правда, эти нормы весьма расплывчаты и корректируются походу дела только так.

Впрочем, никого это особенно не заботило. Каждый работал сугубо сам на себя. И только она да Александр держались вместе, и то скорее на правах близких родственников. Не была бы его сестрой — давно бы избавился от нее. Дала бы голову, ну или хотя бы зуб, на отсечение, но жалко, и то, и другое. Стоматологи — они, знаете ли, очень дорого берут.

Скол переднего верхнего резца привычно царапает кончик языка. Помогает не забывать, зачем они здесь. Александр запретил даже дышать, пока он не разберется с охранной системой, но ей не пять лет, чтобы его слушаться. Змеей скользнула между столов, стараясь шуметь как можно меньше. Тихо-тихо. Периодически цепляя что-нибудь руками, отчего карандаши, ручки или стопки бумаг буквально оглушительно летят на серый бетонный пол.

Ничего страшного. Все равно на двери висит табличка «Здесь мы были», нацарапанная на скорую руку братом. Почерк у него корявый, детский, но она, увы, ни писать, ни читать на харадримском не умеет, какой казус. Вестрон и забытое Черное Наречие — за милую душу, со всеми архаизмами и витиеватостями. Но родной язык стопорился и упрямо не желал оставаться в голове. Понимать — понимала, но слова все равно казались чужими и вызывали лишь отторжение. Так что выбора у них все равно не было.

На столе печально лежал надкусанный пончик (Киношный, с глянцевой розовой глазурью и разноцветными плоскими фигурками сверху. На вкус, наверняка, как резина!), а рядом с ним держал стражу почти полный стаканчик кофе (Пожалуй, тоже мало чем отличающийся от бензина на заправках). Их обладатель нашелся тут же, под столом, в луже собственной, уже темной, вязкой крови. Брезгливо отодвинув его голову с пути носком тяжелого сапога, бегло осмотрелась в поисках полезных вещей.

Хотя, на что она надеется. Чтобы у этих выбритых наголо увальней нашлось, хотя бы что-нибудь, что могло помочь им выжить в эпоху высокого средневековья? Брат планировал выкинуть их еще до Войны Кольца, так что на цивилизацию вряд ли можно будет рассчитывать. Сортир, правда, обещался быть, но электричество, робо-рыбки, судорожно трепыхающиеся в желеобразной заплесневелой водице в их коморке, и прочие маленькие радости приходилось оставлять здесь, на попечение морщинистой соседки с землянистым лицом, напоминающим подгнивающее печеное яблоко. Больше у них никого и нет. Только она, Александр да вредная Бонна.

— Эй, Монза! Путь свободен. Первый коридор слева, дверь увидишь.

Динамик шипит и кашляет слова с трудом и каким-то старческим кряхтением. Должно быть, купание в воде не пошло ему на пользу, но Монцкаро (или Монза, как ее называл Александр) так нравился маленький черный наушник, будто для ее уха сделанный, что менять его она отказывалась напропалую! Таких больше не делают, и ремонтом, как следствие, тоже никто не промышляет. Устройство возмущенно плевалось помехами, но работало. Из чувства долга, что ли.

Монза знала, что Алекса лучше не заставлять ждать. Однако, воровато оглядываясь, стянула с лица чадру и жадно впилась зубами в сладкую сдобу, подхватывая пластиковый стаканчик двумя пальцами, как если бы он, по меньшей мере, содержал ударную долю излучения. Черная ткань из грубого льна привычно колола подбородок. Хотя они и считались высококультурным (местами) и продвинутым обществом, Ближний Харад оставался Ближним Харадом. Некоторые традиции не меняются даже спустя века. Тому способствовало деспотичное влияние религии, буквально сковывающее тоталитарным методом управления страной, и ужасная экология в совокупности с характерным климатом. На улице невозможно было находиться без защитных очков и повязки, защищающей дыхательные пути.

Она неловко оступилась — кисть мертвеца практически жизнерадостно хрустнула под добротной подошвой. Мерзко. Поморщившись, она попыталась вытереть ногу об синтетическую черную форму, но вместо этого вступила в лужу еще и второй ногой.

— Черт…

Со злости пнула труп под ребра. Он похож на набитую мелкими шариками ртути игрушку. Голова его завалилась набок, так что теперь Монза могла видеть его черные глаза, с застывшим в них ужасом. Александр превосходно выполняет свою работу. С неким злорадством она наклонила стаканчик, и горячий кофе хлынул бедняге в ноздри и полуоткрытый рот, смешиваясь с набравшейся там кровью. Ну и черт с ним — мертвые люди не возмущаются.

— Монза!

Она поспешно скомкала цветастую бумажку из-под доннатса, бросила пластиковый стакан прямо на пол и поспешно, лавируя меж столами, направилась к распахнутой металлической двери, что вела в служебные проходы, пронизывающие весь подземный комплекс подобно муравьиным ходам. Каждый шаг отдавался чавканьем, и на полу оставался четкий отпечаток «ГондорБутс» в обрамлении замысловатых черточек. Тридцать пятый размер ноги – почти совсем детский.

Это уже начинало походить на профессиональный жест — оставлять за собой путь из кровавых следов. На этом надо было делать рекламу.

Александр стоял к ней спиной, сосредоточенно набирая что-то на пусковой панели. Холодное голубоватое свечение монитора выхватывало его лицо из полумрака, резкими линиями очерчивая острый нос, также стянутую с лица чадру, торчащие во все стороны темные вьющиеся волосы и впалые глаза. На полу в самых странных позах вповалку лежали люди в белых халатах. Если бы не успевший надоесть алый цвет, они бы походили на скульптуры с выставки, скажем, «Танцы с полом, не противоположным, а буквально, так что, пожалуйста, не наступайте на экспонаты ногами и не пытайтесь вернуть им вертикальное положение — все так и задумано!».

Брат не обернулся, но она лишь по дернувшимся лопаткам могла понять, что он заметил ее присутствие. Стараясь не смотреть по сторонам, Монза поспешила подойти к нему со спины. Темноту, как и всякий уважающий себя смуглинг, не любила и даже слегка страшилась. Мягко поцеловала в затылок и заглянула из-за его плеча на приборную панель. Похоже, он старался перенастроить данные на устройствах. Они лежали здесь же, на столе. Маленькие продолговатые металлические пластины с алой разметкой и кнопками. Понятно, что ничего не понятно. Монза никогда не разбиралась в технике — талантом от Бога она искренне считала свое умение следовать указаниям Алекса. Этого было вполне достаточно. Он, как лидер, не потерпел бы от нее подобной инициативы.

— Почему так долго?

— Ну, знаешь ли, - она дернула плечами и подцепила ногой низкий офисный стул на колесиках, на который незамедлительно уселась, — когда еще выпадет шанс полакомиться казенными объедками? Наверняка же там, куда мы отправляемся, будет только здоровая натуральная пища. Я буду скучать по синтетическим продуктам.

Монза подперла рукой подбородок и дотронулась пальцем до «перемещателя» — более подходящего названия она не нашла, а выдумывать что-нибудь новое, в духе «Time and Relative Dimension in Space», было лень. К тому же, это название уже было запатентовано в бульварном романе «Профессор как? и главное зачем?», где рассказывалось про какого-то харизматичного мужика, бороздящего космос и время на полосатой субмарине вместе с сексуальной эльфоподобной девушкой. Каждый раз разной. Видимо, автор таким образом пытался удовлетворить собственные сексуальный фантазии. По крайней мере, педофильские усы и упругая, как орех, задница в описании главного героя очень настораживали.

— Если бы ты тратила больше времени на работу, а не на пустую болтовню, было бы гораздо проще.

Женщина фыркнула и с трудом подавила в себе желание показать Алексу язык.

— Мы родились с разницей в полчаса. Занудство и незаурядный ум достались не мне, извини. Не надо было лезть без очереди.

Лестный комментарий про исключительные мыслительные способности несколько сгладил ситуацию, и Александр не ответил. Хотя губы его против воли и растянулись в самодовольной усмешке.

Клац-клац, щелкали клавиши.

— Мы точно попадем в нужное место?

— Откуда мне знать? Эти идиоты горазд только записывать свои измышления на бумагу — скачки во времени еще ни разу не совершались.

Монцкаро капризно поджала нижнюю губу и постучала по прибору аккуратно наманикюренным пальцем. Он издал приятный чистый звон. Может, сделан из мифрила? Или полый изнутри, и их коварно надули, желая взять с поличным?

Александр поморщился, и сплюнул, выругавшись.

— Система не доработана, так что даты придется каждый раз вбивать заново. Смотри, — он указал Монзе на продолговатую прозрачную клавишу, — Нажмешь сюда, и система автоматически просчитает тебе координаты и время прибытия. Большего я сделать не успею. У нас совсем нет времени.

Ну конечно, подумалось ей. Гениальный брат все за всех порешал.

— Я отправляюсь первым. Ты, с интервалом в десять минут, следом. Если что пойдет не так, запомни: Эсгарот. Встречаемся там, и там же я дам тебе дальнейшие указания. Повтори.

— Да-да, Эсгар, как его там, и уже от туда топаем искать Гортхаура, дабы помочь ему смачно наступить на Арду своим каблуком.

— Это очень важно! — Глаза ее брата возбужденно сверкнули, и Монцкаро стало немного жутко. Она не любила, когда он так делал. Тут же становился похож на безумного. — Я читал «Властелина» и «Туда и обратно», мы можем поменять ход событий!

Запрещенные книги. Алекс хранил их у себя, не давал далее близко приблизиться. Монзе как-то не особо и хотелось. Он обрисовал ей ситуацию в общих чертах, не вдаваясь в подробности. И то конкретно ту часть, где некий Фрэди (или Фродо?) кинул в лаву магическое обручальное кольцо, заодно вместе с пальцем, чтобы Гортхаур уж точно не обрел власть над миром и спутника жизни в его волосатоногом лице.

Плевать на цели и причины — она пойдет за ним до конца лишь потому, то он ее брат. Пожалуй, он был тем единственным, за что стоит держаться в это помойной жизни.

— Все будет хорошо, — она слабо улыбнулась и дотронулась до локтя Алекса, — ведь ты так долго все планировал. Мы не маленькие дети, нам под силу совершить подобное.

Бросить все, чего они добились, и отправиться сражаться за интересы призраков прошлого. В этом был весь Александр. И Монцкаро следовала за ним, не задавая вопросов.

Он хмуро посмотрел на нее и взял со стола одну из пластин. Прокрутив один раз в тонких, каких-то даже же женских, пальцах, надавил подушечкой большого пальца на острый выступ на обратной стороне. Темная капля была мгновенно размазана по резной поверхности. Кровь впитывалась в контуры, от чего образовывался рубиновый узор. Подсветки не хватает.

Словно прочитав мысли Монзы, устройство выдало огненную вспышку, и Александр исчез. Она даже присвистнула — это было действительно очень эффектно. Жаль, что обошлось без настоящего пламени. Заодно можно было быть точно уверенными в том, что после них не останется ничего, кроме пепла и обгорелой пластмассы. И никто не сможет преследовать их. Нельзя было отрицать вероятность того, что компьютер сохранял «историю».

У нее было целых десять минут. За это время вполне можно было переосмыслить свои жизненные приоритеты и решения. Что же, она вполне могла сейчас развернуться и уйти. Скрыться, уехать за пределы страны, куда-нибудь ближе к Мглистым Горам. Мазать кожу выбелителями, мастерски притворяться честным белым человеком. Найти мужчину, родить детей. И жизнь стала бы золотым блюдом, полным фиников, больших как дыни, сладких как мед! Все бы это было, если бы не некоторые особо настырные «Но!». «Но — номер раз» заключалось в том, что она слишком много наследила. Ее бы, в любом случае, вычислили. Не хотелось остаток своих дней провести в подземелье, где ни света, ни звука, ни чьего либо еще присутствия ждать не приходилось. Только ты и Ничто вокруг тебя.
Другое «Но» было маловероятным, но, все же, неприятным. Кто знает, как там пойдут дела в прошлом! В какой-то момент Монцкаро могла проснуться и обнаружить, что ее вовсе не существует, ибо ее придурок брат, под покровительством восторжествовавшего Саурона, спалил к чертям собачьим Ближний Харад, вместе со всеми жирными подонками, которым он задолжал денег. Проблема в том, что он мог сделать это до того, как они родятся в действующем на тот момент настоящем. Проблематично ходить и думать, когда тебя вычеркивают из Вселенского Замысла.

Вдалеке послышался шум, словно несколько десятков ног в очень тяжелой обуви танцевали чечетку. Монцкаро чуть нахмурилась, прислушиваясь. Правоохранительные органы должны были прибыть позже, по ее скромным подсчетам где-то через полчаса после их с братом ухода.

— Обыскать тут все!

Твою же мать!

Монза с завидной прытью слетела со стула и, перемахнув через столешницу, вжалась спиной в металлическую панель позади монитора. Это было плохо, очень плохо. Если эти ублюдки заметят ее раньше, чем она сможет вновь нажать на эту сраную кнопку, проблем не миновать. Думай, Монза, думай!

Шаги послышались совсем близко. Чавк – вошедший в помещение вступил прямиком в лужу крови. Кто-то сдавленно вздохнул, по всей видимости, силясь подавить в себе рвотный позыв. Сосунки, которых кидают на, казалось бы, безопасные задания — женщине было их жалко. Восемнадцати-семнадцатилетние мальчики, сейчас им надо было с отупевшими улыбками следовать за первой встречной, стрельнувшей в их сторону взглядом из прорези в парандже, и сочинять им же сопливые стишочки. А вместо этого им в руки вручали тяжелую винтовку и отправляли обезвреживать таких людей, как она или Александр.

Монзе подумалось, что и она сама оказалась в таком положении лишь потому, что, в свое время, никто не повелся на ее бледно-серые глаза и не написал хвалебной оды про тонкий стан и сладостные речи.

Три минуты.

Она старалась не шевелиться и дышала судорожно и сипло, не в силах справиться с напряжением. Шаги офицеров гулко раздавались в пустом куполообразном помещении. Гудел компьютер.

Две минуты.

Шаги совсем близко. Монза судорожно облизала губы и поднесла к лицу зеркальный прямоугольник. Благо, что удалось сразу же его схватить. Очертив подушечками пальцев контур резьбы, она перевернула его и, надкусив кожу на большом пальце, тщательно размазала по его поверхности кровь. Александр делал так. Черт подери, это слишком похоже на жертвоприношение!

Минута.

Чего-чего, а терпения Монцкаро всегда не хватало. Выждав еще пару секунд, она, с грациозностью мумака на водопое, навалилась на стол и наугад опустила пятерню с зажатой в ней «машиной времени» на клавиатуру, надеясь зацепить нужную клавишу.

Оглушительно грянули выстрелы и, вместе с обволакивающей тьмой, Монза успела заметить, что на нее валится лишенный опоры монитор.

Чтоб им, ублюдкам, икалось!

Глава вторая

Белка для Бильбо в бородатое утро

Сознание она не потеряла, но темнота вокруг была более чем подозрительной. Ноздри щекотал, вернее сказать чесал ершиком, сладковато-гнилостный запах. Тянуло плесенью, чьим-то дерьмом и ржавеющим металлом. И еще золотом. Что-что, а запах денег Монцкаро чувствовала за несколько лиг!

От неожиданности она выронила передатчик, и он откатился куда-то в сторону. Было настолько темно, что Монза не видела и собственного носа, а он у нее был на редкость длинный, и невольно стала ощущать сковывающие сознание липкие щупальца страха. Большой палец саднил и пощипывал, так что она, начисто позабыв про санитарию, отправила его в рот. От этого старого полузабытого младенческого жеста стало как-то спокойнее. Кожа была соленой на вкус, со слабым налетом сладости глазури, в которой перемазалась рука не так давно. Женщина облизала каждый палец по очереди и, глубоко вздохнув, принялась вертеть головой в поисках света. Она твердо решила про себя, что не будет паниковать. Сколько ей лет, чтобы позволить себе такую вольность?

И все-таки, темнота была неприятна и изрядно давила на психику. Женщину передернуло. Сделав еще несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться, она сделала осторожный шаг вперед. Что-то неприятно хрустнуло. Кости.

— Александр?

Ее голос прозвучал совсем сипло, как если бы накануне Монза старательно орала фальшивые песни под чужим окном. Музыка никогда не была ее коньком. Танцы, в принципе, тоже.

Она прокашлялась и сделала еще один осторожный шаг, чувствуя, как под подошвой крошится чей-то череп. Нога провалилась по самую голень и застряла, так что следующая попытка позвать брата получилась еще более жалобной и совсем не в характере.

— Александр, это не смешно! Ты же не бросишь меня здесь совсем одну, верно?

А в ответ вновь тишина. Женщина решила, что сейчас было бы самое время заорать и начать хныкать. В детстве этот номер всегда работал безотказно. Всегда находился какой-нибудь взрослый дядя (тети, как показал опыт, гораздо более чествуют маленьких темноглазых мальчиков), который с самым честным лицом затыкал рот карамельным яблоком на палочке и отправлял буянить дальше, посоветовав в следующий раз хорошенько пнуть обидчика от его имени. Монза запомнила совет. Но, как показала та же практика, это доводило конфликт до еще более безнадежного состояния.

Но сейчас ей не семь, одноэтажный дом в Дагоске остался далеко позади. Вернее впереди. Да и Дагоска пока что не намечена в проектах. Так что жаловаться можно лишь самой себе, а Монза терпеть не могла слушать чужое нытье. Поэтому, кое как стряхнув чью-то пустую голову с своей ноги (да соединится его/ее душа с Первородным Пламенем!), она решительно двинулась во тьму, периодически натыкаясь на что-то металлическое, покрытое плотным слоем паутины.

Монцкаро блуждала в темноте одна где-то с полчаса, хотя ей показалось, что гораздо дольше. Так уж устроено время — в пещерах при отсутствии света оно начинает идти по какой-то немыслимой спирали, из-за чего совершенно невозможно контролировать собственные передвижения и ситуацию снаружи. Если это снаружи вообще существует.

Это был явно не Эсгарот. Скорее всего, их с Александром действительно, как он и предполагал, забросило в разные точки Средиземья. Оставалось лишь уповать на то, что в одно время. Монзе совсем не улыбалось бродить и в конце концом сдохнуть здесь совсем одной. Выход был один — выбираться отсюда и, раздобыв карту, припасы и, желательно, мужественных неразговорчивых сопровождающих, двигаться прямиком к Озерному Городу.

Была еще одна причина. Недо-ТАРДИС канула в лету. Вряд ли та штука предусматривала путешествия в оба конца, но, все же, разумнее было бы держать ее при себе. Балда Монза, скажет Александр. Она знала, и теперь ей, как и всегда, не выпутаться из ситуации без братского блистательного ума и коварства.

И вот, наконец, кожей женщина ощутила поток свежего воздуха. Потянула носом и, убедившись, что вонь действительно становится чуть слабее, прибавила шагу, оскальзываясь на покрытых плесенью камнях.

Снаружи было темно, но Монза безошибочно ощутила — близился рассвет. Небо над елками окрашивалось в алый — цвет пролитой крови, что сочилась с востока. Мохнатые четко очерченные черные верхушки деревьев на фоне открытой раны небес казались покрытыми тончайшим золотым напылением.
В уголках тонких губ харадримки зародилось некое подобие на улыбку. Совсем незнакомый пейзаж, но от этого не менее прекрасный. В Хараде, в частности в Дагоске, главной достопримечательностью был песок, что золотой пылью покрывал все вокруг. Он был в воде, в волосах, даже дышали смуглинги отчасти песком — чадры далеко не всегда спасали от непрекращающихся пыльных бурь. Монза любила пропускать его сквозь уставшие пальцы и рисовать замысловатые фигурки, которые сразу же сравнивал ветер. Идеальное полотно, которое никогда не испортится, которое не придется никому показывать. Пустыня хранит секреты лучше кого бы то ни было на свете.

Однако надо было выбираться.

Монцкаро с усилием подтянулась на руках, переваливая свое тело через булыжник у входа в грот, и с тихим вздохом скатилась вниз по запрелой хвое и листьям. Запах леса был пьянящим и свежим. Женщина раскинула руки и прикрыла глаза, наслаждаясь моментом. На ветке тихо и тоненько запела неизвестная птичка, так что Монза, против воли, совсем расслабилась, и широкий рот ее растянулся в ухмылке.

— Не омрачали бы мгновения чудесного невинного утра
Невзгоды будущих потерь, лишений и могил зобы,
Скорее к Первородному Огню во тьме была б дорога найдена,
Но люди, в пепле перемазаны, довольствуются тлеющему жару от золы, — нараспев продекламировала она, картинно взмахнув рукой в сторону небес, и засмеялась тихим скрипучим смехом, как если бы ей в глотку вмонтировали ржавые шестеренки, и сейчас они нехотя проворачивались.

В Дагоске все поэты обитали исключительно в рамках действия клуба «Анонимных алкоголиков» и «Пыльных гантель», посему качество рифмы изрядно страдало, и несчастная поэзия хромала на все несуществующие ноги. Монза как-то побывала на одном таком вечере, чисто из интереса, и сразу же смекнула фишку составления проникновенного творчества. Главное произносить все с трагическим отрешенным видом, эмоционально, но не переигрывая, а в конце театрально поклониться. Причем рифма была вовсе не обязательна — хитрюги изобрели такую замечательную вещь, как «белый стих» и теперь толкали свои потуги куда надо и не надо. Газеты полнились «Восхвалениями» и «Зарисовками», которые, все как одна, были сухи и шаблонны. Устраивающий всех штамп, в котором, в зависимости от ситуации, менялись имена и названия.

Птица умолкла и улетела. До чутких ушей Монзы донеслись разномастные грубые мужские голоса. Она чуть было не застонала. Опять! О, Великое Пламя, что за утро?!

Тело сработало как налаженная пружина. Заприметив камень побольше и помшистее, Монцкаро юркнула за него и прижалась щекой к холодной поверхности. Хотя стойте-ка — женщина натянула на лицо чадру, так знакомо пахнущую табаком и машинным маслом, и вернулась в прежнее положение, приняв наиболее выгодную наблюдательную позицию. Местная флора вполне могла быть ядовита, а она вовсе не хотела, чтобы ее щека стала красной от раздражения. Зря ли она столько времени в подростковом возрасте убила на то, чтобы ее кожа была ни больше ни меньше — идеальной?

— Эти тролли должны были где-то прятаться. Пещера или что-то в этом духе, достаточно большая, чтобы все влезли.

— Наверняка же она тщательно замаскирована. Тролли, конечно, и дубоголовые, но скрываются от нежелательных глаз мастерски.

— Нам бы у них получиться — от Бомбура еду прятать!

— Эй!

Тринадцать низкорослых мужчин разной степени бородатости, кучерявый толстячок с большими волосатыми ногами, причем совершенно босой (может на такую лапищу просто не шьют сапог?), и высокий старик в серой остроконечной шляпе и длинной до пят… э… рясе. Брови Монзы невольно взметнулись вверх. Брат не предупреждал ее, что энное количество веков назад водилась такая экзотика. А она еще считала тех лысых увальней с большими ушами, что жили ближе к Мордору, странными.
Многие из собравшихся выглядели уж очень сурово, и Монцкаро про себя отметила, что должна выглядеть не менее странно в своих узких черных брезентовых штанах, болтающейся на плечах майке и ботинках, снабженных множеством заковыристых заклепок. К тому же, климат здесь был значительно холоднее, и с каждой секундой лежать на камне становилось все нестерпимее. Влажный от росы мох неумолимо выскальзывал из пальцев, и Монза чувствовала, что с каждой секундой съезжает все ниже и ниже. И самое неприятное, что, кхем, тролльская обитель находилась на возвышении, и существовала неприятная болезненная возможность поздороваться задницей со всеми бугристостями каменистого склона и скрывающимися под устилающими его листьями и хвоей колючками, прежде чем тебя остановит доброжелательный сосновый ствол, возникший прямо по движению твоей головы.

Голоса еще какое-то время раздавались совсем рядом, затем стали гулкими, а потом и вовсе затихли. Похоже, неизвестные отправились исследовать пещеру изнутри. Женщина еле удержалась от фырка: тоже мне, следопыты какие выискались! По ее скромному мнению, лезть в темную, неблагоустроенную для пребывания туристов дыру было более чем неразумно. А если камнепад? А если во мраке обитает кто-нибудь похуже пресловутых троллей? К слову, как они выглядят и с чем их едят Монцкаро представляла очень слабо. Но заранее про себя отнесла в список «качественно ненавидеть», где пылились все известные и не очень твари, что отдают предпочтение мгле, холоду и готишной атмосфере. Стервозная баба Бэтси, что жила напротив и упрямо круглый год носила все латексное кожаное и обтягивающее, значилась на первом месте. Благо пока она не родилась, и можно изливать поток желчи без боязни, что кот этой сумасшедшей навалит тебе ароматную зеленоватую кучу под дверь.

Все еще было подозрительно тихо, так что Монза позволила себе осторожно сползти вниз. Почва в буквальном смысле уходила из-под ног — влажная листва прилипала к подошве и скользила по отсыревшей липкой земле. Ругаясь и пытаясь не упасть, Монцкаро осторожно выглянула из-за камня.

Фанфары в студию! Разбрасывайте вокруг конфетти, лопайте воздушные шарики и трубите в яркие пластмассовые дудки!

Мистер Пухлый Кучеряшка смотрел прямо на нее. Совсем рядом — можно было протянуть руку и закрыть его разинутый от удивления рот. Женщина была не менее удивлена. Даже слегка напугана. Хотя, как бы вы себя чувствовали, если бы напротив вас стоял человек, почти вдвое меньше вас ростом, да к тому же большущими волосатыми ступнями? Вот то-то и оно. Так что Монза, можно сказать, сделала единственно верное разумное действие — стянула ткань с лица и поднесла палец к губам, заговорчески шикнув:

— Тссс…

Хлоп-хлоп, забавный человечек все еще не произнес ни слова, только ошарашено моргал. Ресницы у него были на редкость длинные и пушистые. Монзе стало несколько завидно, чисто с женской стороны вопроса.

Она коротко усмехнулась и, подавшись внезапному порыву, слабо щелкнула Кучеряшку по носу.

— Хороший мальчик. Тут никого не было, ты ничего не видел. Понятно, сладенький?

Еще один очумелый взмах ресницами. Было очевидно, что в голове у бедолаги происходят сложнейшие измышлительные процессы. Монцкаро справедливо решила, что это означает согласие и, бросив в сторону низкорослика предостерегающий полный презрения взгляд, развернулась и неловко, съезжая и оскальзываясь, двинулась вниз по склону.

И тут произошло то самое.

Очаровательный «пончик» издал душераздирающий вопль и рванул к входу в троллью пещеру:

— Гендальф! Гендальф!

Ну не кретин ли он после этого? Монза сделала «изящный» скачок вперед, споткнулась и, съехав вниз со скалы на коленях, рухнула прямиком в колючие заросли. Ветка до крови оцарапала щеку, но сейчас это не имело никакого значения.

И уже тут Монцкаро мысленно выругалась. Пнула себя, брата, чертовых военных и голосистого полурослика. Зачем она, собственно, дала деру? С мужчинами всегда можно было договориться (благо у Монзы все аргументы были весьма приятной глазу пышной округлой формы), а поваляться в кустах на холодной влажной земле неизвестно где можно всегда успеть.

Соленая красная капля скатилась к уголку рта, и Монза нервно облизала ее кончиком языка. Слишком много алого цвета для одного утра.

— Здесь нет никакой женщины, Бильбо! Похоже тебя здорово приложило сегодня ночью, — собеседник недомерка чуть посмеивался, — Скорее всего это была просто белка.

На какое-то мгновение мысли Монцкаро и хоббита совпали. Конечно белка и ничего кроме белки. Большая длинноносая белка с миндалевидными прозрачно-серыми глазами, рваным шрамом от подбородка до левого уха и сколотым верхним резцом — в самую последнюю очередь это похоже на невоспитанную харадскую женщину. Если бедолага, конечно, хотя бы раз в своей жизни видел или слышал про смуглингов. Это не Монза — белочка, это у кого-то белочка. Не у мохноногого, стоит заметить.

— Но я видел, — почти что несчастно пролепетал Бильбо (имечко у него подходящее, однако), — точно видел. Стояла прямо передо мной, странная такая. Кожа очень загорелая, рисунки на руках и выговор не нашенский. А если она какой-нибудь шпион?

— Значит ее наниматель полный идиот. Никто в здравом уме не станет доверять подобное дело женщине.

К ним присоединился кто-то третий. Обладатель низкого властного голоса, по всей видимости, значился авторитетом, и все разговоры сразу же прекратились. Монза взмолилась всем богам, которые приходили на ум, чтобы мужчины поскорее ушли. Острый шип впился ей прямо между лопатками. Больно.

Десять минут. Двадцать. Бородатые еще какое-то время попререкались у входа в пещеру, попинали камни, а затем голоса вновь затихли. Монза сдавлено вздохнула сквозь стиснутые зубы и осторожно двинула рукой. Все вокруг так и норовило ее поцарапать, но, если постараться, можно было выбраться без происшествий. По сантиметру, не спеша и не издавая лишнего шума.

— Дерьмо.

Все предплечье было покрыто сетью тонких порезов. Майка каким-то чудом осталась невредима, но теперь была грязна и обильно облеплена пожухлыми листьями.

— Прелестно. Хоть снимай с себя и неси на выставку современного искусства.

Кое-как отряхнувшись и убедившись, что прикрепленная к поясу маленькая сумочка на месте (а вместе с ней уносящие в Нирвану таблетки, капсула с обезболивающим, маркер, свисток и ножик с множеством отмычек в комплекте), Монцкаро бросила беглый взгляд на склон горы, с которого она столь непрезентабельно скатилась, и решительно двинулась в чащу. Нет, наверх она не полезет. Даже если в той треклятой пещере осталось что-то более важное, чем неисправный кусок металла, который, чисто теоретически, мог вернуть ее обратно домой, к рыбками и долгам в казино.


Наверное, даже пустынный харадский пейзаж не был столь однообразен, чем этот чертов лес. Монза умудрилась заблудиться, и теперь печально сидела прямо на земле, прислонившись спиной к стволу чего-то лиственного. Было холодно. Плечо и щеку пощипывало. Под ногти забилась грязь, и в целом, она чувствовала себя несчастной и покинутой.

Ни тебе приходящих на помощь незнакомцев, ни сваливающейся на голову корзиночки с пирожками.

Женщина вздохнула и вытянула ноги.

— Долбанное Средиземье.

Сзади послышался шорох, но Монза так вымоталась, что не обратила на это внимание. Ну и пусть себе шуршат. Мало ли на свете существ, которым надо по своей нужде пошуршать? Она им не мешает, они ей не мешают, так что пусть проходят мимо и не трогают ее. А Монцкаро, пока что, попытается немного вздремнуть, чтобы набраться сил. Бессонная ночь давала о себе знать, и сейчас, помимо наваливающейся тяжести и дымку в сознании, женщина ощущала лишь острое желание закурить. Рассеянно пошарив по карманам, она тихо заскулила и сплюнула в траву рядом с собой.

— Дерьмовая троллья пещера! Вывалились.

Шурх-хрусть, раздалось еще ближе. Кому уже там неймется?

В ту же секунду ее с обеих сторон подхватили подмышки чьи-то сильные руки. Приподнять ее не смогли, но зато прочно прижали к стволу, из-за чего она не могла не то, что дать деру — попросту повернуть голову. Удалось лишь возмущенно крякнуть и дернуть ногой куда-то в неопределенную сторону, так и не достав посягателей на ее личное пространство.

— Надо же, Кили! Погляди-ка!

— Белочка нашего Вора нашлась!

@темы: Хоббит, графоманство, Осторожно (!) Попаданцы

---

много спойлеров

у меня сейчас одна мечта ;I

WARNING! Особо впечатлительным не смотреть. Много нецензуры, а за вашу психику я ответственность не несу!

НАХУЙ!

НАХУЙ СВАЛИТЬ ИЗ ЭТОЙ СТРАНЫ!

ДЕПОРТИРОВАТЬСЯ!

НА МАТРАСЕ В ТУРЦИЮ И УТОНУТЬ!

К ЕБНЯМ СОБАЧЬИМ!

СТЫД! ЁБ ВАШУ, КАКОЙ СТЫД!

ТАК ЧТО, ЛУЧШЕ СВАЛИТЬ ОТСЮДА КАК МОЖНО СКОРЕЕ, ЧЕМ ЖИТЬ С ЭТИМ!


НА-ХУЙ!

Я все сказала :\
Вот только со мной могло такое произойти, дадада.

---

Вместо того, чтобы заниматься полезными делами, строчу фанфики. Ну круто теперь! Два дня - две главы нового фанфа по Хоббиту. Аве попаданкам и ужасному чувствую юмора. но 12 страниц машинопечатного - очень даже.
Проводила Рыжую. Конец лета внезапно стал ощущаться особенно остро.
В пятницу выезд в Симф. А мой Волгоград накрылся медным тазом.

---

Графоманство как оно есть

Первая глава "Диагноза" уже растянулась на четыре части.
Тридцать две главы машинопечатного текста @____@
Еще часть "в пути" и пора переходить на вторую главу и новый населенный пункт.

@темы: графоманство

---

неумеетрисовать

Арт, на арт, который тоже, должно быть, арт на арт, ну и так далее.
Ну все понятно, короче ;I

на страже вашего трафика

@темы: original, почеркульки, Fili, Thorin

---

Яблоки любит Ева

Автор:  fesk.
Фэндом: Пратчетт Терри, Гейман Нил «Добрые предзнаменования»
Персонажи: Кроули / Азирафель
Рейтинг: PG-13
Жанры: Слэш (яой), Романтика
Размер: Мини, 2 страницы
Кол-во частей: 1
Статус: закончен

Описание:
На какой-то момент Вселенная замерла, затаив дыхание на кончике лезвия, на котором они балансировали - Кроули и Азирафель, вместе и порознь. Ничего в этом не было плохого, но и хорошим называться смело лишь с натяжкой. Пожалуй, они оба заразились страшнейшей болезнью, гуляющей по этой планете. Не щадящий никого синдром человечности.

Примечания автора:
Сдается мне тут дикий ООс-щище
Зарисовка, страдающая утренним похмельем и волосами, попавшими в рот.

можете потратить свое время

Если во мне осталась хоть капля того
За что меня можно терпеть
За что меня можно любить...

У Азирафеля мягкие, совершенно женские волосы. Шевелюра зачастую, если не с Самого Начала, пребывала в продуманном беспорядке - кудри теплого медового цвета торчали под строго определенными углами, создавая на узком ангельском черепе некую пародию на макет первой в мире пасты карбонара. Хотя, быть может, идея художественно выкладывать кубло из длинных макаронин пришла в голову итальянцев уже после того, как Азирафель и Кроули посетили курорт. Вино закончилось, а идея наведаться на дегустацию оказалась слишком соблазнительной. Антураж, все же! И музыка фоном бесплатная.

Уехали на вторые сутки, что могло позволить судить если не о качестве продукции и слишком гибком графике работы современных легионеров, то о спонтанной аллергии на котов. Черный пластик то и дело слетал с покрасневшего демонического носа вместе со звонким чихом. Ангел мягко и практически невесомо целовал Змея в уголок глаза, и сероводородная, почему-то все же солоноватая, невольная слеза растворялась на сухих горячих губах. Они слишком влились в человеческое общество за последние несколько веков. Насколько, конечно, могли быть человечными Ангел и Падший.

Волосы Азирафеля пахнут яблочным шампунем и горчат во рту. Кроули невольно морщится – он не любит яблоки. Яблоки любит Ева.
Но этот запах остро синтетический, так что он успокаивается. Искусственный ароматизатор более напоминает душок от старой покрышки, да и польза от него такая же. Эфир химикатов щекочет ноздри, и демон довольно скалится, прижимаясь к спящему Азирафелю. Как наркоман, он кайфует от одной лишь разницы температур: горячее сутулое плечо ангела и его собственная холодная кожа, накаляющаяся добела от чужих прикосновений.

Азирафель не спит, но позволяет Кроули касаться своего уха языком. Прикосновения легкие и вызывают щекотку. Но ангел не смеет смеяться, лишь тихо про себя улыбается. Кроули знает. Их обоих устраивает игра в это утро.

У Азирафеля темно-синие спокойные глаза. Зрачки близоруко расширены. Змею нравится смотреть в них, когда они подернуты мечтательной пленкой алкоголя, и тогда взгляд Ангела рассеянно блуждает по его собственному лицу. Черты затерты до дыр; все же, шесть тысяч лет – не малый срок. Тело – всего лишь тело. Но Кроули чувствовал себя прикованным к лицу напротив себя, как Сатана к Аду, как Азирафель к Великому Замыслу, как Прометей к скале, разве что ржавые гвозди впивались не в кисти, а в грудную клетку. Именно туда, где у всех обычных людей находилось сердце. У Кроули оно тоже было, скорее для галочки. Периодически оно забывало биться, и тогда Змей ощущал неприятное покалывание в кончиках пальцев и головную боль.

Обычно в таких ситуациях рядом оказывался Азирафель. Легкое касание руки – и в висках Кроули уже исправно звучит гимн Великобритании на барабанах.

Демон собственнически прижимает Ангела к себе, почти что слышит напряженное гудение невидимых глазу маховых перьев. Наверное, они действительно падают в пропасть. Крылья ноют, кости с хрустом ломаются, разрывая нежную кожу, окрашивая застирано-белые перья в темно-алый.
Вернее это Азирафель падает под тяжестью Кроули, который мертвой хваткой вцепился в полы его светлого одеяния. И тянет, мертвой гирей греха тянет вниз, в темноту.

Но они же не делают ничего плохого. Ничего хорошего, в общем-то, тоже. Но, может, после всей этой шумихи с Апокалипсисом обе стороны сделают кратковременную паузу? Вселенная скушает палочку «Твикс», а город не будет спешить просыпаться, дав им возможность еще полежать – вот так, будучи больше людьми, чем когда бы то ни было.

— Ты ешь мои волосы, — утром голос у Ангела хриплый, но все еще мягкий. Осязаемо добрый. — Любишь яблоки, мой дорогой?

Губы Кроули невольно кривятся. Тут должна быть улыбка, но Змей умеет лишь заговорщически ухмыляться – в какой-то момент он разучился делать это по-другому.

— Нет, ангел мой. Яблоки любила Ева.

@темы: графоманство

---

«Рыжая»

Пошло, грязно, не рекомендовано к прочтению особо впечатлительным.
А вообще - это просто жалобы в относительно литературной форме.

Глупые буквы

«Рыжая» – это не цвет волос, а особое состояние души. Выражается в большинстве случаев в ее отсутствии. Душа уехала и отправила тело в бессрочный отпуск в Лос-Анджелес местного разлива: сердце перегоняет по сосудам живую музыку, легкие добросовестно собирают на стенках смоляной налет никотинового экстаза, покер с картами из салфеток и шлюхи в резиновых шлепках и старых шортах – все, на что хватит денег и фантазии. Ты рыжая, а значит тебе можно все.

Черт бы тебя побрал. Тебя и твои крашенные хной волосы.

«Рыжесть» стала универсальным оправданием. Химерой с отдельным сознанием, поселившимся в твоем теле, жрущей тебя настоящую. Она настолько неестественная и гнилостно-сладкая, что это заметно со стороны – мне, человеку знающему тебя достаточно давно. Ты извиняющее пожимаешь плечами и щуришь глаза, мол ничего с собой поделать не можешь. Упиваешься этой наигранностью, этой своей-чужой жизнью, в которой все и вся вертится вокруг тебя.

Удивительнейший талант – заставлять всех плясать под свою дудку. И играешь на диво хорошо, и пляшут исправно, с чувством, вдохновенно полу прикрыв глаза. Разные люди, разный ритм, безумная пляска по кругу, а в центре ты – бронзовый идол.

Есть ли на свете хотя бы что-нибудь, чего ты не можешь? Наверное, очень здорово – быть этаким универсальным человеком, умницей, красавицей и всем прочим перечнем эпитетов. Ты как-то сказала мне, что не терпишь людей, которые превосходят тебя хоть в чем-то. Поэтому ты со мной общаешься – наверняка же знаешь, что я могу лишь смотреть вверх, запрокинув голову, на твою окруженную ореолом внимания и успеха фигуру?

Это обидно, знаешь ли.

Мне ли тебя осуждать. Жизнь твоя - далеко не сахар. И, может даже, такое твое поведение является защитой. Сколько царапин на душе, если из всех возможных масок ты выбрала именно эту – столь претящую мне своей испорченностью и извращенным взглядом на мир? Ты слаба – от того ли прячешься за улыбками и хитрым прищуром болотно-зеленых глаз, от того ли так наиграно весела и соблазнительно кривишь губы, от того ли стремишься достичь успеха везде и во всем, все равно оставаясь одинокой? Не от того ли ты «рыжая», что ей проще стоять у руля?

У меня лишь один вопрос – когда тебе надоест?

И каждый год новый ухажер. Более того – каждую неделю, каждый день кто-то клюнет на удочку. Новый экземпляр в коллекции – так ты их называла в прошлом году. А как теперь? Попытка найти что-то свое? Кто-то ведется на грудь, кто-то на открытую нараспашку душу – да только она не твоя, лишь умело выстроенный батальон образов. Что их в тебе привлекает? Доступность или же ощущение, что что-то здесь не так?

Поверь, они чувствуют твою ложь не хуже меня, просто она слишком сладка, что бы возникло желание копать глубже. Животный инстинкт. Поверь – каждый из них мечтает тебя трахнуть, а остальное – лишь демонстрирование петушиных перьев. Но тебя это радует – лишь из-за этих знаков внимание ты снова и снова находишь их – этих мальчиков и мужчин разных возрастов, готовых лизать твою очаровательную белую задницу.

Ты изнутри – насквозь прокуренная комната, в ней так душно, что ты задыхаешься и в панике мечешься внутри выстроенных тобою же стен. Нечем дышать и страшно. И ноздри щекочет пьянящий запах мускуса. Ты пока еще девственница, но, Боже мой, почему-то меня не покидает странное ощущение – только пока. Ты сорвешься и утонешь в этом карьере грязной страсти. Женская борьба в грязи хороша лишь тем, что потом участницы могут принять горячий душ, вновь нырнуть в уютные старые свитера и устроиться перед телевизором.

А ты… А что ты? Скоро захлебнешься трясиной триумфа. И так уже наглоталась изрядно, она лезет их ушей, носа и глотки чернильными сгустками.

Ты не «Рыжая». Просто запутавшаяся. Заигравшаяся девочка, которую, в свое время, недолюбили, и теперь она срывает свое отчаянье на других. Сколько жизней ты еще расколотишь вдребезги, прежде чем найдется кто-нибудь, достаточно сильный, чтобы поставить тебя на место? Кто объяснит тебе, что это – не твое?

Занимайся своими оккультными штучками, будь странной и непонятной, но собой. Я очень тебя прошу.

Нет, у тебя есть душа. Но ты упрямо продаешь ее. Каждому встречному – по кусочку. У тебя много сердец – каждое на отдельной полочке в красиво завернутой коробке. Где среди них настоящее? Поди и не сыщешь и сама. Рассеянно шаришь маленькими ладошками по груди, но пальцы проваливаются в гнойную рану.

Ты даешь любому желающему прикоснуться ладонью к своей душе, и целуешь их в губы, пылко и горячо.

Прикоснитесь к моей душе! Я тоже, может, хочу целовать вас в сухие горячие губы. Может, тоже хочу, чтобы меня обнимали. Быть может, даже любили. Хотя нет, любить меня – слишком сложное дело, слишком тяжелое. Кто захочет – никто не захочет.

Так что, пожалуй, я просто завидую.

Будь рыжей. А я, покуда, буду твоей тенью, смотрящей во все глаза, дрожащей и пытающейся схватить твой дымный след за кромку поющего в лунных лучах белого платья.

Не успеваю. Боюсь, что ты можешь перешагнуть черту и скрыться во мгле.

И я дрожу от возбуждения, потому что чувствую твоей кожей и воспринимаю через твои дрожащие от предвкушения речи, обращенные ко мне.

Я – твоя совесть, призрак нарывающего прошлого. От меня необходимо избавиться, но ты тянешь время. Хотя сама прекрасно понимаешь, что я – явная помеха. Не вписывающаяся в твою жизнь ни по каким параметрам, неуместно пририсованные усы на портрете твоей бабушки. Удобно иметь при себе такого человека как я, когда жизнь – сплошная вереница пестрых огней на Чертовом Колесе, не правда ли?

Ты Рыжая.

У тебя нет души.

Ты заимствуешь ее у меня.

@темы: графоманство

---

Жизнь боль, когда ты обжора-хохотун

Опять разжирела?
Опять диета?
Херня вопрос - обедай большущей пиццей в "Соренто"!
D':

@темы: житейское

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

бывает же - теряешь потенциальных друзей

Девушка, Москва, Театр молодежи, 14 ряд 12 место.
Я не знаю, как тебя зовут, но мне очень жаль, что я растерялась и отказалась от предложенного тобой шоколада.
Наверное, это тот случай, когда записываешь людей в друзья, зная, что никогда более не встретитесь. Грустно.
Удачи тебе.

---

day 1. боль и унижения

Москва.
День первый.
Первые впечатления: много берез, автомобильных выхлопов и азиатов.
А еще какие-то странные деньги
Никак не привыкну.
Метро невольно вызывает ассоциации с Киевом. Но мне там очень понравилось. Скоро начну ориентироваться в ветках не хуже местных.
Натерла ноги.
На моем счету пару икон из Христа Спасителя, две книги. И это только начало D
Завтра в театр.

пикчи

---

В Москоу-сити на четыре дня.
В понедельник ждите фотографий :3
и, возможно, сувенирчиков